Шутка
Шрифт:
— Может, официанткой?
— Официанткой? Тебя? — Хозяин ресторанчика с сомнением оглядел ее лицо и фигуру. — Да у меня такие девочки работают! Закачаешься! А твое место на кухне. И то скажи спасибо, что я не обращаю внимания на твою прописку.
— А при чем здесь это, когда я только посуду буду мыть?
— Милая, ты где живешь? Кого проверяющие за задницу схватят — тебя или меня? Милиция на порог — ты за порог. Поняла?
— Нет.
— В оранжерее тебя выращивали, что ли? И учти: не вздумай что-нибудь украсть. Я таких, как ты, знаю. И посуду бы мыть не доверил, только мне сегодня другую девку искать некогда. Эта сучка сбежала, хотя мне ее сюда
У него и в мыслях не было, что девушка не согласится. Она решила, что все это временно. Вот все узнают, какая она, Люся, замечательная, и предложат что-нибудь другое. Не может быть, чтобы ее не оценили.
Но, увы, ценить ее, собственно, было некому. Особенно в таком виде, с пегими волосами, в старом свитере и за горой грязной посуды. Эти тарелки снились ей во сне. Каторжная работа. Легко сказать: сутки через двое. А как их выдержать, эти сутки? Сколько же в них часов! После смены все были не просто усталые, а убитые. И пили водку, чтобы забыться. Те самые харчи, обещанные хозяином, оказались остывшими блюдами, не востребованными клиентами. Сморщенная, посиневшая картошка в пластмассовой коробочке и горка салата, заправленного жидким майонезом. Ресторанчик был дешевым, и публика в нем подозрительная. Забегали, чтобы наспех перекусить, выпить кружку-другую разбавленного пива. Может, барменам и официанткам и перепадало что-то посытнее и повкуснее, но Люся довольствовалась тем, что ей оставляли. И она поняла главное: каждый сам за себя. Аза жирный кусок надо бороться. Должно быть, папа Сальников так и делал, а его семья принимала это как должное.
Как она теперь понимала и его, и синеглазую акулу! Да покусись сейчас кто-нибудь на часть заработанных ею ста баксов, Люся бы его просто разорвала! А месяц между тем подходил к концу. И все яснее она понимала, что это не выход. Что лучшего здесь не светит, а жить где-то надо. Она все больше превращалась в заморенную клячу и не видела никакой возможности скинуть с себя лягушачью кожу. Пусть под ней пряталась даже сама Василиса Премудрая, но кто об этом знал?
«Будь ты проклят, Тимка!» — думала она, обдавая кипятком ненавистные тарелки. Как же хотелось теперь вернуться в тот день, на дорогу, по которой она так опрометчиво отправилась в город, а не к любимому мужу! Какая ошибка! Она могла бы измениться, сделать так, чтобы Тимка ее полюбил, и вернуть назад и свою квартиру, и машину, и деньги папы Сальникова. Ведь это же все ее, черт возьми!
Силы кончились, Люся пошла к дому, где еще месяц назад жила вместе с мужем. Как же хотелось воскреснуть! Черт с ней, с гордостью.
…Конечно, он приехал на машине. На ее машине. Вышел, элегантный, тонкий, весь наполненный звенящей силой, словно кувшин с ледяной ключевой водой. Тронь его, и вода расплещется, обожжет чью-нибудь теплую кожу. Люся наблюдала, как муж подошел к правой передней дверце, открыл ее, подал руку сидевшей там девушке. Опять эта Марина! Улыбается, и какая же счастливая! Еще бы! Тимка от нее просто глаз не отводит.
И неожиданная мысль пришла в голову: да он же ее на самом деле любит! И Люся вдруг впервые представила себя и Тимку со стороны. Почему она никогда этого не замечала?! Он же всегда был с ней удивительно спокоен! Это спокойствие может означать только терпение, но никак не любовь. Любовь — это вечное нервное движение вслед тому, кто не может постоянно находиться рядом с тобой. Потому что расставания неизбежны,
Почему она раньше этого не знала?!
И вот она стояла теперь совсем близко, и в витрине маленького магазинчика отражались ее грязная куртка, старые ботинки, найденные в кладовке у подруги, потому что ноги уставали в сапогах, и пегие волосы, которые некогда было привести в порядок. А эти двое были такие молодые и красивые! Отличная пара!
Она вовсе не намерена была их оберегать. Каждый за себя. А это ее дом и ее машина. Ее муж, в конце концов. Она просто сравнивала эту Марину и женщину в магазинной витрине и не хотела увидеть их вместе Тимкиными глазами. Ведь он может подумать только одно: я был прав в своем выборе. Мало того, что моя жена — избалованная эгоистка, она еще и неряха. Осталась без денег папы Сальникова и опустилась вконец.
А как ей не хотелось, чтобы он был прав! Неужели стоило все это затевать, чтобы явиться перед ним грязной посудомойкой? Женщиной с такими руками, что не надо никаких визитных карточек. Вытянуть перед собой эти руки и крикнуть: «Все видели, кто я такая?!»
Они прошли мимо, причем оба на нее посмотрели. Скользнули по женщине в грязной куртке два взгляда, загадочный карий и открытый голубой. Красивые, счастливые. Даже не подумали о том. что видят ту, которой обязаны своим счастьем. Она не пряталась, ждала. Но им было все равно. Похоже, что эти двое никого не собирались замечать. Ведь так хорошо все для них устроилось!
Хлопнула дверь подъезда. Она расхотела воскресать. В другой раз и при других обстоятельствах. Еще будет повод испортить им праздник. Только надо бросить жить по правилам, которые придумали для тех, кто никогда не добьется успеха. Придумали те ревнивцы, которые давно уже научились эти правила обходить. Потому что честным путем в жизни ничего не добьешься. Кто верит в эту сказку, тот живет и умирает в нищете. А она этого не хочет. Ни за что. Надо просто как следует подумать. И решение найдется.
И уже бился в голове привычный рефрен всем ее несчастьям: «А у кого-то на даче павлина съели…»
Глава 3
Мика
Последний каплей, переполнившей чашу ее терпения, был случай в магазине, где Люся после следующих отработанных суток покупала себе пастилу на ужин. После синей остывшей картошки вдруг очень захотелось сладкого. Она стояла у прилавка, прикидывая, четыре штуки взять или пять, а перед ней мужчина в модном бежевом пальто покупал шоколадные конфеты:
— Это у вас что? «Белочка»? Двести грамм. Чего там сто, — это уже стоящей рядом девушке, — не распробуешь. А там «Трюфели»? Двести грамм. «Стратосфера»? Двести. Рядом что? С орехами? Двести. «Ассорти»? Двести…
Люся изнывала, а мужик все никак не унимался. Услышав сумму, которую назвала продавщица, она мысленно взвыла. Чтоб у него и его девки все слиплось от этих конфет!
Наконец мужик отошел, и она тихо сказала:
— А мне пастилы четыре штуки. Нет, пять. Гулять так гулять.