Схватка не на жизнь
Шрифт:
Хорошо еще, подумал Дема, что «хвост» пристал к нему именно в кафе, а не тогда, когда он появился в Царицыне и пробирался на явку. Иначе Никифоров, а с ним и явка были бы накрыты, безвозвратно потеряны для будущих курьеров из-за линии фронта, которые, несомненно, будут присланы в Царицын, после того как Демид Смолян не вернется с задания. Дом на тихой малолюдной улице надо всячески оберегать от провала — это единственная перевалочная база для курьеров Реввоенсовета фронта.
«Прощались со мной и крепко верили в скорейшую встречу, — вспомнил Дема. — Как же — не в первый раз шел на задание, не первый день в разведке… Интересно, когда до товарищей дойдет известие о моем провале? Через день, через два или позже?»
Он помешивал ложкой в стакане с давно остывшим чаем и прикрывал ладонью глаза. Так ничего не отвлекало от размышлений о том, как умнее поступить при сложившейся обстановке, выход из которой, единственно верный, был всего один.
«Думают живым, по-ихнему «тепленьким», взять, — усмехнулся Дема. — Ну нет — дудки! Ошибаетесь, господа…»
Он потянулся рукой в карман, нащупал наган и взвел курок…
5
ДОНЕСЕНИЕ. Имею честь доложить, что наружное наблюдение над объектом было осуществлено мною совместно с Бурляевым П. П. (кличка Филин) и тремя агентами.
По сигналу, данному нам гр. Никифоровым в 16.10, стали вести объект по городу, засекая все его встречи.
В 16.55 объект зашел в кафе «Дарданеллы» парка «Конкордия», занял столик в углу и заказал кулебяку, а также чай. Затем разговорился с неизвестным и передал ему записку, назвав при этом гимназию на Петровской и свой адрес: «Столичные номера».
Как было приказано, я тотчас двинулся за неизвестным, оставив возле объекта Филина и двух агентов.
Неизвестный, который вступил с объектом в разговор и получил от него записку, пошел на Черниговскую улицу в дом 24. Остерегаясь, что смогу потерять его, вынужден был применить арест. По документам задержанный значится коммерсантом из Саратова Пальчиковым Геннадием Елистратовичем, 45 лет. При задержании сопротивления не оказал, лишь выказал полное удивление. Оружия, за исключением перочинного ножа, при арестованном не обнаружено.
Когда препровождал задержанного в участок — услышал выстрелы. Стреляли в кафе «Дарданеллы». Первым открыл перестрелку объект. В результате погиб агент Филин. Сам объект застрелился. Труп доставлен в госпиталь.
Эрлих подчеркнул в донесении филера слова «объект застрелился» и, после недолгого раздумья, жирной линией обвел слова «первым открыл перестрелку объект».
С трудом сдержавшись, чтобы не обозвать филеров болванами и этим выдать свою нервозность, Сигизмунд Ростиславович спросил, не поднимая от листа с донесением головы:
— Проверил этого коммерсанта?
— И проверять было нечего, — поспешно доложил Грум-Гримайло. — Весь как на ладони. На всякий случай устроили очные ставки. Все свидетели, в один голос, признали в нем совладельца Саратовского гостиного двора почтенного гражданина Пальчикова.
— Я так и думал, — кивнул Эрлих. — Курьер ловко подставил нам этого Пальчикова, когда почувствовал за собой слежку. Удостоверившись, что мы клюнули на приманку, он пошел в открытую. Надо отдать ему должное: этот большевистский курьер поступил довольно находчиво, чего нельзя сказать о наших филерах.
— Но это какой-то фанатик! — чуть скривил рот поручик. — Даже не попытался скрыться, что было куда вернее, нежели открывать стрельбу. На что он рассчитывал? Перестрелять наших агентов? Но у него было лишь семь патронов.
— Последний он оставил для себя, — напомнил штабс-капитан.
— Точно, — согласился поручик, удивленный осведомленностью Эрлиха.
— Своим выходом из игры курьер спутал все наши карты в операции, — с расстановкой, точно диктуя телеграфисту текст депеши, сказал Сигизмунд Ростиславович. — Попадать в наши руки ему не было никакого смысла. Обнаружив, что за ним установлено наблюдение и он раскрыт, курьер пошел на самоубийство и этим предупредил своих о провале. И еще спас от возможного разоблачения подпольщика, который шел в кафе на связь.
— Не станут ли теперь в подпольном ревкоме подозревать Никифорова в провале курьера?
— Не думаю. Никифоров вне всяких подозрений.
— Выходит, встреча намечалась не в кафе?
— Именно в кафе. Уверен в этом.
Эрлих взял карандаш и жирной линией подчеркнул в донесении слова: «Занял столик в углу».
— Тогда… тогда, — заторопился Грум-Гримайло, — надо немедленно устроить в «Дарданеллах» засаду!
— Надо, — согласился штабс-капитан. — Но не сейчас, а завтра к пяти часам, когда в кафе появится большевистский подпольщик. Тот самый, к кому шел на встречу застрелившийся курьер. Раньше посылать засаду не советую: можем спугнуть.
Эрлиху было скучно объяснять поручику азбучные истины, которые обязан знать каждый контрразведчик. Но что поделать, если попался новичок, ничего не смыслящий в сыске?
— Обратите внимание: погибший курьер красных пришел в «Дарданеллы» к пяти часам. Не раньше и не позже, а именно к пяти, без нескольких минут, как было ему приказано. А законы конспирации, будь это вам известно, едины как у большевиков, так и у нас. Если встреча назначалась и не состоялась сегодня в пять, значит, она переносится на следующий день, а именно на завтра, и на то же самое время. Большевистский агент придет в кафе. Если, правда, уже не прослышал о гибели курьера.
Про себя штабс-капитан подумал, что намеченная операция по захвату большевистского агента, переправляющего сведения за линию фронта, должна пройти успешно. Предусмотрено, кажется, все.
6
Помахивая на локте тростью, Николай Магура зашел в кафе «Дарданеллы» и беспечной походкой направился к столику возле фикуса.
Из кабаре, которое находилось неподалеку, безголосый певец под аккомпанемент фортепиано томным голосом вспоминал в романсе о душистых гроздьях белой акации.
Минуло чуть больше месяца, как Царицын был занят частями Кавказской армии, а город был уже наводнен бежавшими сюда чуть не со всей России так называемыми «бывшими». Оказавшись в стане контрреволюции, монархисты, меньшевики, члены других партий вели себя бездумно и беззаботно. Особенно это относилось к посетителям кафе.
Магура ловил обрывки разговоров:
— Это было бесподобно, господа. Ну чистым соловьем заливался. Поднаторел, что ни говорите, в речах. Такую картину нарисовал, что умирать не хочется.