Схватка
Шрифт:
— Неплохо придумано, а? Так сказать, запечатлеваем на века. Экспонатик-то пойдет на ВДНХ… Между прочим, и вас решил тиснуть. Вот, Петра затея, — кашлянул Семен, — но ведь справедливо! Экспонат — лицо завода. Завод без снабжения, как корабль без ветрил.
Лицо начснаба утратило блеск.
— Вообще-то, конечно, — неопределенно изрек он и вдруг смешно затрясся, хлопнул Грохота по плечу: — Ну и артисты, бодай вас баран!
Он трясся, утирая платочком щеки, и качал головой:
— Ну и черти, ну и ну — прямо до слез…
Семен улыбался степенно и
Брешь в НЗ была пробита.
— Ну, как? — щурясь, спросил Семен, прикуривая у ребят в коридоре.
За полдень Люба вызвала Юрия к себе в кабинет — крохотную комнатушку с образцами старых приборов на стеллажах, железным ящиком для партвзносов и колченогим столиком.
Когда он вошел, Люба распекала переминавшуюся перед ней травильщицу Вильку, худенькую девчушку с челочкой и смешным, пугливо подрагивавшим на затылке конским хвостиком.
— У нас и так дела не ахти, в чем корень зла, не ясно, а ты еще невнимательна. Не протравила как следует пластину — и все насмарку, передержала в растворе — опять плохо. Соображать надо. Это же не руки мыть — чем дольше, тем чище. И вообще…
— Вот именно, — с неожиданной колкостью ответила Вилька, метнув на Юрия сердитый взгляд, — никто ничего не знает, точной технологии нет.
— Так надо ее создавать. Не вслепую. Пробы ставила, с печью увязывала — нет? А без анализа какая технология?..
Юра исподлобья наблюдал за Любой Стриж. Вблизи ее лицо выглядело особенно усталым. Он мысленно пожалел ее: могла бы уйти в декрет. Или рано еще? Так перегрузки же…
Странно, стоило отвести глаза — и словно не было пролетевших лет… Он видел ее такой же, как тогда, в маленьком полесском гарнизоне, куда она, медсестра окружного госпиталя, прибыла с врачами обследовать их солдатское житье-бытье. И как она схватила лежавшую у него на тумбочке книжку: «О боже, Жюль Верн!» Уже тогда, сразу после войны и пережитой ею в Киеве оккупации, детство, должно быть, казалось ей ужасно далеким…
Жюль Верн протянул между ними невидимую ниточку взаимной приязни. Люба, учившаяся заочно в электротехническом, сагитировала и его. Слала учебники, наставляла в письмах: «Не унывай, братик, вытянем!»
Так с тех пор и пошло — братик и братик. Наверное, ей очень хотелось иметь братика… И вытянула-таки. Бог весть каким образом сдал вступительные, потому что гарнизонная служба его оборвалась внезапно… И потом, в госпитале, где он лежал с бандеровской пулей в ключице, Люба не отходила от него.
— Не раскисай! Абсцесс на исходе, ты уж мне поверь, обойдется, хотя и дрянь рана, надо было сразу ложиться на операцию. А теперь выпьем микстурки…
Кто-то из соседей по палате даже пошутил однажды:
— Везет сержанту с сестричкой. Хороша, только росту малость перебрала.
На что другой возразил:
— Рост любви не помеха. Была бы душа.
Кажется, он и впрямь был немножко влюблен в Любу. Может быть, и она тоже. Никто из них ни разу об этом не обмолвился. Демобилизовавшись, он потерял ее из виду. Лет десять спустя они встретились
— И все-таки ты должна быть счастлива! Он же славный мужик.
— Мало печатается, все ищет себя. А на меня шишки валятся.
Он не стал расспрашивать. В гости к ним почти не заглядывал — Андрей обитал в Москве, дома бывал редко. Дружба с Любой в стенах завода приобрела налет излишней деловитости, прошлое вспоминалось все реже, бывали стычки по мелочам — работа есть работа. Но он постоянно ощущал ее поддержку, привык понимать Любу с полуслова, чутко улавливая перемены в ее несколько сумбурной, резкой, но очень искренней натуре.
И сейчас, глядя, как она хмурится, догадывался, зачем вызван.
Вильки уже не было, Люба все еще постукивала по столу тонким, в кислотных ожогах пальцем, на котором поблескивало обручальное кольцо.
— Что, и впрямь сели на мель с азоткой? — как бы мельком спросила она.
Юра пожал плечами, не хотелось затевать свару из-за чепухи.
— Ладно, я знала, не дурочка, слава богу, Юрий Иванович. — Он фыркнул, не привыкший к такой официальности. — Беспокоит меня ваш участок. Да и Семен.
— Почему? — спросил он простодушно и опустил глаза. Противно было дипломатничать, умалчивая о том, что обоих тревожило. — Я в таких делах плохой советчик. Как испорченный барометр — склонность к преувеличениям… Твои слова?
— А все-таки?
— Ну, не знаю… Прочности в Семене не чувствую… А может, ошибаюсь. Что я — судья? Он мне таким кажется, я ему этаким.
— Какая самокритичность!
— Какая есть.
— Вообще-то, он неплохой организатор, неглуп. — Она все еще рассеянно посматривала на Юру, вдруг спросила: — Как у тебя с директором?
Вот еще вопросик… Да никак, обычно, если не считать, что на планерках, где он замещал Любу до появления Семена, приходилось несколько раз схватываться с директором Иваном Петровичем Сердечкиным из-за фондов для лаборатории, когда казалось, что тот недооценивает их работу. Директор — и это слегка задевало — даже виду не подавал, что знает Юрия издавна. Он был замполитом их полка, ведал раскиданными по Полесью крохотными гарнизонами и гостевал, бывало, у них на стоянке. Юрка даже бегал однажды за обедом для него и командира — согревался подполковник с дороги.