Схватка

Буртынский Александр Семёнович

— Нет-нет, — перебивала она Петра, — да, конечно, нужен кислород, но, может быть, лучше разбавить его инертом — так легче управлять процессом.

Юрий не сводил с нее взгляда. Она понимала — попала в точку. И вся сияла, запрокинув голову с тяжелой гривой волос. И тут же сгоряча предлагала кучу лишнего, спотыкалась, розовея от смущения, но ошибки не признавала, отмалчивалась.

С самоокислением кремния транзистор скакнул в новое качество. «Родная кожа» надежно защищала полупроводник. Потом так никто и не понял, кому первому

пришла в голову мысль увлажнить кислород парами воды. Окисление пошло быстрее!

— А зачем вообще эта трубка с паром? — заметила Шура. — Да еще с кипятильником возись. Обычный сосуд с водой — пробулькаем через него кислород.

— Умница!

Она смотрела на Юрия с надеждой, словно ребенок, ожидавший подарка.

Да, но ведь все это была уже совсем иная технология, открывалась перспектива, требовавшая глубоких исследований, проб.

Вот когда Юрий призадумался, инстинктивно остужая накал поиска. Слишком легко все давалось. Пока что. На мгновение в нем проснулась трезвость, а попросту — страх. Но странно, он принес с собой жутковатую легкость. Ощущение опасности подобралось к сердцу, охватило все его существо. В предчувствии необычного, предстоящей борьбы он весь сжался, преодолевая внутреннее сопротивление, тайную, гаденькую мыслишку — отступить, убеждая себя в одном: надо рискнуть. Надо. Иначе жизнь теряет смысл. Взять себя в руки, решиться. Выстоять…

Наверное, Петр понял, что с ним творится.

— Чего мы боимся?! — засмеялся он. — За спор не бьют в нос, а доброе дело всегда окупится, как говаривал мой дед, вступая в колхоз с одной курицей.

— При чем тут курица? — буркнула Вилька.

— Другой живности у нашей фамилии не было. Так попробуем?

Вилька нервно хохотнула, и Юрий встряхнулся, будто сбросил тяжесть.

Заложили партию наобум, вслепую, никто даже не заметил, что на дворе уже вечер… На испытательном стенде процентный выход был шестьдесят. Случайность или успех? Ведь никаких доказательств — эксперимент, проба.

Какое-то время все сидели оглушенные. Потом послышалось чмоканье — это Петр на радостях ткнулся Вильке в щеку, но она, кажется, даже не заметила. Петр, красный как рак, сказал с придыханием:

— Это ж победа.

— Что? — поморщилась Вилька, пристально глядя на Юрия. Тот смотрел на сияющую Шурочку и, почувствовав этот взгляд, отвернулся.

— Успех! — гаркнул Петр. — Нам же повезло. Бывает же у людей везение.

— А? Да… У людей бывает.

— Поздравляю, Юра, — тихо сказала Шурочка, — и всех нас.

Голос ее доносился словно издалека. Неужто нашелся режим?

Ах, если бы только время и возможности — законные, утвержденные, утрясенные. Или хотя бы эти сверхурочные по вечерам… Так здорово колдовать у раскаленного жерла печи, вместе нарушать трудзаконодательство!.. Будь его воля, он бы вообще его отменил.

— А в том… ну, в твоем варианте, — спросил он, стараясь не напоминать

ей о муже, — это предполагалось?

— Не знаю, — сказала она, запнувшись. Испуганно взглянула на часы: — Господи, пол-одиннадцатого! — и потерла щеки ладошками.

И тотчас затрещал телефон. Шурочка торопливо сняла трубку.

Юрий видел, как удивленно вскинулись ее брови.

— Батюшки, — протянула она, слегка изменившись в лице, — ты-то как ко мне попал?.. Как — что? Работаем. Да. Интересно — объясню, сейчас некогда… А вот сам и спросишь.

Она нетерпеливо подбивала носком тумбочку, и каждый пинок отдавался у Юрия в сердце, он уже понял, с кем она говорит, догадался.

— Ладно, с дочкой я уж сама полажу, можешь быть свободен. Скоро вернусь.

«Ну что ж, — подумал он, — приехал — помирятся, дело житейское. Для того, видно, и взял временный отпуск, а может, работу на дом. Подумаешь — семьдесят километров, час на электричке. Странно, что ни разу даже не заикнулась о нем, не пожаловалась, а так хотелось понять, что у них произошло. Впрочем, это уже неважно. И потом, неизвестно еще, чем у них кончится. Приехал… Ну и что? Быть рядом — еще не значит вместе», — решил он с каким-то неясным чувством вины и глухой неприязни. Успокаивал себя, будто лечил, еще не понимая, что болен.

— Домой?

— Да.

— Мы тебя проводим, поздно же, — суховато, в тон ей ответил он, — все вместе.

— Хорошо, — кивнула она, — проводи старушку.

Вилька с Петром — так уж получилось — ушли вперед, а они с Шурочкой шли рядом и молчали. Язык словно прилип к гортани — не знал, о чем говорить, а может быть, просто боялся спугнуть умиротворенность молчания.

…У подъезда, где размещался семейный сектор дома-общежития, они остановились. Он неловко пожал ее жестковатую от баранки руку, сказал:

— До завтра. — Рукопожатие было слишком коротким. — Все-таки не без пользы эти сверхурочные.

— Конечно, Юрочка, ну, давай чмокни меня в щеку и беги… Робеешь?

— Что ты, — смущенно отшутился он, — не привык ухаживать за старушками.

Вдруг она резко обернулась… Дробный стук каблучков на лестнице, вопль: «Мама!» — и какой-то буйный, дикарский танец, продолжавшийся с минуту, пока Шурочка, рассмеявшись, не подхватила девчонку на руки.

— А я сама, а я сама… Тетя Пася не пускала, а увидела тебя в окно и удлала…

— А где отец?

— Усел! Не доздался! Подарки оставил, много-много… Кукла вот такая!

— Ну и слава богу.

Он так и не понял, что означает это «слава богу». «И куда ушел муж? Неужели на станцию? Уехал? Бог ты мой, — размышлял он с каким-то печальным облегчением. — Ну к чему все это, уймись ты! Семья, ребенок. Сколько девчонке? Четыре, самое большее. Однако, бойкая».

Дурацкие мысли. Нужно же было о чем-то думать, потому что Шурочка все еще стояла с дочкой на руках, а та все не унималась.