Схватка
Шрифт:
— Ну и что! Поездка, поездка… Мало ли кто куда ездит. А у него все на свой аршин. Раз вместе, значит, грязь…
Позади шелестнуло, точно ветер по бумаге. Обернувшись, он увидел стремительно застывшую Шурочку — видно, только что вошла. Он замер — столько бешенства было в ее светлых, ставших стальными глазах.
— Что ты тут болтаешь? Что ты мелешь?
— Ничего, — растерялся он, — я только сказал… ты же слышала… Семена спроси! Я тут ни при чем.
Но она уже ничего не слышала, вся выплеснувшись в сплошной бестолковый крик:
— Болтун! Сплетник, баба! Еще
Он пытался возражать, захлебываясь в летящем навстречу гневном потоке путаных, злых, оскорбительных упреков, пытаясь вынырнуть, выбраться из него, душимый несправедливой обидой, наносимой этим истеричным существом, в самолюбивом ослеплении топтавшим самое дорогое.
— Дура!
— Ах, вот как?
Слова сплелись, сцепились, как живые, рассыпаясь горячими угольками. Она что-то кричала, уже не соображая, о его мелочности, честолюбии, подкопе (подкопе!), о котором все станет известно Семену и всем-всем, и он отсюда полетит, покатится к чертовой матери!
А он все оборонялся, уже без всякой злости, отупело и горько повторяя одно и то же:
— Дура, господи, какая дура!
Она метнулась к дверям — может быть, сейчас же, не теряя минуты, осуществлять свои грозные намерения. Куда, к кому, зачем? А он все еще не верил, вот-вот она очнется, поймет. В дверях ее пытались удержать Петр с Вилькой, на время исчезнувшие, видно, для того, чтобы подстраховать эту дикую сцену от случайных свидетелей. Что-то объясняли ей, уговаривали… Она вырвалась и исчезла.
Хорошо, что никого еще не было в лаборатории, позор на весь завод.
Шурочка вскоре вернулась, бледная, со вскинутой головой, и молча дрожащими пальцами принялась готовить кассету. Семен вошел почти тут же, вслед за ней, и чем-то оба они в эту минуту были похожи друг на друга.
— Я собирался в отдел снабжения, там меня ждут, по стальной заявке, — проговорил он с какой-то каменностью в лице, то расстегивая, то застегивая пуговицы на пиджаке, — но вынужден был отвлечься… Так вот… Я, Юра, вкалывал здесь больше года, себя не жалел, людям не враг… Вот уж не думал, что меня заподозрят в ябедничестве, втопчут в грязь. Ну что ж, спасибо, Юра.
— Никто тебя не втаптывал! Она же сгоряча, ничего не поняла, и ты не понял…
Было до ужаса глупо это их обоюдное стремление соблюсти этикет, презрев главное — правду, то, что все-таки имело место, — и поездку, и жалобу Семена директору. А может, все-таки Люба?..
— Это верно, — вставила Вилька, — она не поняла.
— Ты-то уж помолчи, — огрызнулась Шурочка.
— Да, не ждал, не ждал, — бубнил Семен, точно глухой, глядя в пространство. — Он шагнул к выходу, на мгновение задержался возле Юрия, и тот, ощутив исходивший от Семена жар ненависти, подавленный всем происходящим, невольно сжал кулаки. — Следовало дать тебе по морде, да не стоит пачкаться.
— А я бы дал, — бросил Юрий вслед, — за клевету дал бы.
Но Семена уже не было.
— Шур, — сказала Вилька, — тебе не стыдно? Никогда ничего подобного у нас не было. Еще склок не хватало.
— Ты ему скажи, — кивнула Шурочка на Юрия.
— Сама же черт знает как отзывалась
— Ему скажи, — повторила она и пошла к дверям, вся пунцовая, с поднятой головой.
До встречи с начальником цеха осталось полчаса, но Юрий уже не мог оставаться в лаборатории, где перед глазами маячила Шурочка. Просмотрев окончательный вариант корпуса, результаты вчерашней «выпечки» — все то же, серединка на половинку, — он отдал необходимые распоряжения Надькину и, выйдя, побрел по коридору.
Впереди отворилась дверь, показалась худая фигура Чугунова, смоляные волосы на пробор.
— А, это вы. Заходите… — И он вернулся в кабинет, сунув ключ обратно в карман.
Он сел за стол, кивнул Юрию на кресло и, словно собираясь с мыслями, некоторое время молчал, постукивая карандашом по столу.
Юрий смотрел на него исподлобья, догадываясь, что позван не зря, хотя никаким техсоветом пока не пахло. И эта необходимость о чем-то договориться один на один, таившая в себе едва ощутимую фальшь, вызвала в нем привычное чувство неловкости и растущего изнутри сопротивления.
«Если о деле, почему все-таки не приглашает Любу?»
Он облизнул пересохшие губы, опустился было в мягко провалившееся под ним кресло, но тотчас пересел на стул — тут было потверже.
Чугунов заговорил медленно, внешне бесстрастно, но чувствовалось, что это дается ему нелегко. Резко обозначилась складка на тяжелом подбородке, и оттого лицо его казалось как бы слегка брезгливым.
Где-то за стеной запустили резальный станок, гул заполнял комнату, фанерная стена подрагивала, но Чугунов не повысил голоса, и приходилось смотреть ему в рот, чтобы не упустить ни слова. Юрий подумал, что они сейчас точно два фехтовальщика, зорко ожидающие взаимных выпадов.
— Техсовет, мне кажется, созывать не стоит, — сказал Чугунов. — Нет повода… Да и без профессора техсовет — липа.
— Так вызовите его, — наивно вставил Юрка.
— Он приедет на приемку «Звезды». Сегодняшняя цифра — семь образцов из десяти. При том уровне производства, что мы имеем, — в порядке нормы. С любыми образцами вначале, до обкатки, было не лучше. И не мне вам объяснять…
— А стоит ли равняться на старое… — Он все еще мягко оборонялся, не хотелось обострять отношения, выглядеть глупым упрямцем в глазах начальника цеха, уверенного в своей правоте.
— Вот мы и решили образец сдать…
— Я подписывать не буду. — И он опустил свою шпагу у разделявшей их черты, все так же упрямо и беззащитно ожидая удара.
— Вот как… — проговорил Чугунов, твердея лицом. На мгновение умолк и, чуть приподнявшись, кивнул кому-то вошедшему. Юрий не оглянулся, не слышал легонько скрипнувшего за спиной стула, весь как бы ощетинясь в этом оглушающе-ровном, заполнявшем комнату станочном гуле. Мысленно он уже шагнул за черту с отчаянной решимостью человека, вынужденного обороняться. Теперь он с какой-то особенной остротой понял, что защищает нечто большее, чем это наболевшее дело, защищает принцип, жизненную позицию, без которой не мыслил себя человеком.