Швец. Второй шанс для бандита
Шрифт:
— Тетя Ира, честное слово, все хорошо у нас, — повторяю в трубку.
— Как же мне Марусе подарок передать? — беспокоится она. — Или все? Тетка теперь не нужна? — добавляет чуть обижено.
— Мы постараемся на днях заехать, — обещаю и сама не верю в то, что говорю. Швецов не согласится. А без его разрешения мне теперь дышать страшно.
— Ну, с наступающим, девочки, — завершает разговор тетя Ира. — Пойду волосы крутить. Бигуди «закипели».
После той ночи с журналистами мы не перекинулись с Сашей
В четыре часа у меня готов стол примерно на десять персон. Я заставляю себя выйти с Марьей погулять.
В семь вечера я привожу себя в порядок. Делаю причёску, крашусь, надеваю платье и решаюсь на запрещённый приём. Набираю Швецова и отдаю трубку дочери.
— Я соскучилась, — мяучит она ему в трубку. — Ты когда придёшь? Мама кексики испекла и без тебя мне не даёт. И подарки открывать без тебя не разрешает.
Слышу, что отвечает ей Александр и закусываю губу, чтобы не зареветь в голос.
Он не придёт! Не придёт! Не будет встречать Новый год с нами! Ну, в конце концов, можно было бы предупредить, чтобы я, как идиотка, не делала это все.
Губешки Марьи тоже дрожат.
— Я буду встречать деда Мороза и заберу у него твой подарок, он не успевает заехать ко всем деткам, поэтому папы помогают, — пытается оправдаться на ее языке Швецов, — ты уже уснёшь, когда я приеду.
— Я дождусь, — упрямо отвечает дочь. — Не встречай его. Не хочу его подарок. У меня мои есть.
— Ну я же с ним уже договорился, — вздыхает Александр. — Зато завтра утром…
— Папы встречают Новый год с мамой и со мной, — бескомпромиссно выдаёт Марья. — Не хочу с тобой играть больше…
Всовывает мне трубку и убегает. Я растеряно смотрю на динамик из которого раздаётся: «Алло, Маш, алло! Маму позови…»
Чувствуя от поступка дочери удовлетворение, просто сбрасываю звонок. Заслужил. Пусть я — плохая, но дочь… Не знаю, откуда у неё такие правило-взрослые и одновременно детские мысли. Но она заслужила свой праздник. Или не нужно было приручать.
— Машунь…
Я иду за дочерью в комнату и обнаруживаю ее между ёлкой и диваном, остервенело сдирающую с кукол платья и укладывающую всех жителей игрушечного дома спать.
— Что ты делаешь? — присаживаюсь рядом на подлокотник. — Ты же их весь день наряжала.
— Они плохо себя вели, — пыхтит Марья.
— Ясно, — вздыхаю тяжело и перехватываю пальцами горло. — Ты обиделась на дядю Сашу?
— Нет… — упрямо и коротко.
— Мы же с тобой и в прошлом году встречали праздник без него… — пытаюсь я снизить степень важности ситуации.
— С тетей Ирой, — отвечает дочь. — Давай к ней поедем.
— Она уже идёт в гости, —
— Подарки? — с недоверием косится на ёлку Марья.
Оставляет кукол и встаёт на ноги.
— Только ты мне сок в бокал нальёшь.
— Налью, — обещаю, улыбаясь. Протягиваю дочь к себе и целую в растрёпанные косы.
Больно… Острая волна обиды накатывает, и я глушу ее, обнимая Марью крепче.
— Ты меня раздавишь, — освобождается из моих объятий она.
И снова я — последняя эмоциональная инстанция для своей дочери. Что это такое? Это когда ты держишься изо всех сил, делая вид, что все хорошо, даже если знаешь, что все — полная задница. Потому что твои страх, слёзы, отчаяние — это ни что по сравнению с детскими. Она никогда их уже не забудет.
— Мамочка, спасибо! Я тебя люблю! — стискивает Марья куклу и отбрасывает в сторону упаковочную бумагу.
Я горжусь тем, что купила игрушку на свои деньги. Это было принципиально.
— И я тебя, мышонок, люблю. Ну беги, дальше открывай.
Дальше — это ещё несколько коробок. Кинетический песок, слаймы, ролики, мольберт… Проще уж было этот детский магазин купить, ей Богу!
Марья просто верещит от восторга. Я делаю фото на телефон. Мне до ужаса жаль, что Саша не видит эмоций дочери. Кажется, этим он меня тоже попрекал. Так вот, пожалуйста, наверстывай. Где же ты? Да и вообще, ты ли их покупал?
Вдруг в прихожей хлопает дверь. Мы с дочерью замираем и переглядываемся. Сердце дергается. Швецов? Приехал? Хорошо, что переодеться не успела…
— Папа! — взлетает дочь с пола и несётся в коридор. — Ой… — осекается.
Я успеваю ее догнать в дверях.
— Эээ… здравствуйте, — вижу в прихожей охранника. Кирилла, кажется. — Что-то случилось? — тут же напрягаюсь. Он раньше никогда в дом не заходил.
— Извините, — разводит руками он. — С наступающим. Вас велено в десять часов на улицу позвать. Сюрприз от Александра Николаевича.
— Какой сюрприз? — хлопаю я глазами.
— Увидите, — чуть улыбается он. — Через десять минут на крыльцо выходите.
— Ну ладно… — мямлю я ему в ответ.
Надеваю на дочь шапку, сапоги, пуховик. На себя набрасываю шарф и куртку.
— А что за сюрприз? — прыгает вокруг меня Марья, выходя из дома.
— Осторожно, не поскользнись, — ловлю я ее капюшон за секунду до падения. — Вот видишь! — помогаю встать и отряхиваю колени в белых колготках, которые мгновенно промокают. — Если будешь баловаться, сейчас обратно домой зайдём.
— Не буду, не хочу домой, — надувается Марья и в ожидании сюрприза находит себе новое развлечение. Лепит маленькие шарики из снега на перилах.