Шведская сказка

Шкваров Алексей Геннадьевич

– Дайте сюда! – еще повелительно прошептал умирающий. Врачи переглянулись, и Лори почтительно вложил рецепт в чуть шевельнувшуюся руку короля. – Ну-ка, что вы там понаписали. – Людовик с трудом преподнес рецепт к слабеющим глазам:

– Надлежит принимать… - рука с рецептом упала на одеяло, - Боже, мне надлежит! Кому? Мне королю и надлежит… Бедная Франция, что тебя ждет… - король затих. Рецепт выскользнул из его пальцев и медленно кружась упал на ворсистый ковер. Лори нагнулся за клочком бумаги, а де Борде приблизился к лицу Людовика. Прислушался, потом достал из кармана маленькое зеркальце и приставил ко рту его величества. Убедившись, что стекло не запотевает, он повернулся к Лори, застывшему за его спиной с бесполезным теперь рецептом в руках, и пожал плечами. Лори кивнул понимающе, но все же подошел к телу усопшего и пощупал его пульс.

– Король умер! – тихо произнес Лори, опустив на место кисть Людовика.

Весть разнеслась моментально по всем закоулкам Версаля, оттуда в Париж, и дальше, дальше, по дорогам Франции, уходящим за ее пределы. Скакали курьеры, торопившиеся известить европейские дворы, капитаны судов выставляли все паруса, стремясь преодолеть морские и океанские просторы, и донести новость до колоний.

Последняя фаворитка короля, мадам Мари-Жанна Гомар де Вобернье Дю Барри тихо и незаметно удалилась к себе в замок Люсьен, оставшийся ей от покойного мужа, всего в паре лье от Версаля и мирно прожила там до самой своей кончины в 1793 году.

А на престол вступил несчастный внук усопшего короля – Людовик XVI, жизнь которого закончиться самым ужасным образом под ножом гильотины.

Первым делом удалили Эгильона. Любовник фаворитки короля, отправился вслед за ней. Из Стокгольма вернули Вержена и сделали министром иностранных дел. На первом же балу новый король подозвал к себе Ивана Сергеевича Боротянского, нового русского посланника:

– Князь, - король обратился к нему доверительно, - какая мне скажите нужда, что ваша императрица ведет войну с турками, а в Польше одни сплошные конфедерации.

– Никакой, ваше величество! – почтительно склонился перед Людовиком Боротянский.

– Вот и я так же думаю, князь! Идите, я вас боле не задерживаю, - отпустил недоумевающего посланника король.

А своей очаровательной Марии-Антуаннетте шепнул:

– Это все система герцога Шуазеля. Франция должна поддерживать всех. По-моему, Франции пора подумать о себе! Не так ли, ваше величество?

– Вы абсолютно и во всем правы! – ответствовала молодая королева, - я не могу даже позволить себе заказать лишний десяток платьев, а вы, сир, обещали мне еще подарить Трианон.

– Моя дорогая, моя королева, вы ни в чем нуждаться не будете!

– Но я хочу скорее отремонтировать мой Трианон, чтоб даже духу там он осталось от этой невыносимой Дю Барри. – капризно протянула Мария-Антуанетта.

– Вержен! – тут же позвал новоиспеченного министра король, - Вержен, мы прекращаем давать какие-либо субсидии, пенсионы и прочее, Турции, Польше, Швеции и еще кому…? Забыл, напомните!

– Дании, - ошеломленно отвечал Вержен.

– Вот-вот, и Дании.

– Но… - попытался возразить Вержен.

– Никаких но! – король был непреклонен. – В первую очередь Франция должна подумать о себе. И передайте Тюрго о том, чтоб ремонт Трианона завершился очень и очень быстро.

Как не хотелось Людовику отделаться от внешней политики, ему это не удалось, ибо она, то есть политика, королевским мнением не интересовалась. Это игра, и здесь решают те, чей опыт и склонность к интригам, к расчетливой авантюрности, позволяет взять игру на себя. Король Франции по натуре своей не был игроком, он был скорее… картой, пусть даже козырной. Конечно, Трианон отремонтировали, но субсидии продолжились. Это была традиция, а их нарушать не принято.

А что Швеция? С какой радостью встретил Стединк и его друзья-сослуживцы весть о королевской революции в стране. Густав все-таки сдержал свое слово и вызвал Стединка в Стокгольм. Но обещанная и полученная должность камергера не могли удовлетворить честолюбивого барона. Это была придворная жизнь, в которую можно окунуться на время, но утомительная и не приносящая удовольствия настоящему солдату, коим себя считал Курт. Бесчисленные переезды королевского двора от одного замка к другому – Экульсунд, Грипсхольм, Ульриксдаль менялись один за другим. Вся жизнь протекала в бесчисленных переездах, не взирая на время года и погоду. И в дождь и в снег король срывался с места, а все должны были следовать за ним. Балы следовали за театральными представлениями, маскарады за пиршествами. Король хотел во всем следовать парижской моде. Разгоряченные танцами все высыпали вслед за королем на улицу и мчались дальше, к следующему замку, к следующим развлечениям. Такие скачки вызывали у Стединка лишь острые приступы инфлюэнцы, приковывавшие на недели к постели. Да и нахождение рядом с королем было утомительно и психологически и физически. Густава III обуревала ненасытная жажда деятельности, в его голове клубились идеи и замыслы, иллюзия и реальность смешивались в его планах, порой абсолютно сумасбродных. Какая либо система в подходе к делам, в том числе и военным, у короля отсутствовала напрочь. По крайней мере внешне. Но вскоре мир ожидали большие перемены…

А незадолго до этого, декабрьской темной ночью 1773 года, сотня американцев отправилась в бостонскую гавань. Они пробрались на три английских клипера и вышвырнули за борт 342 ящика с чаем. «Boston Tea Party» означало протест против владычества Англии в ее североамериканских колониях. Ах, какой соблазн для врагов владычицы морей, вот так, просто, без объявления войны, нанести удар в спину коварному Альбиону.

Людовик XVI морщился:

– Не пристало монарху поддерживать мятежников.

Его уговорили:

– Возможен компромисс, ваше величество! Займы, поставки оружия, добровольцы… Нельзя упускать такой момент. Англия наш традиционный враг.

Король не имел ни сил, ни воли. Он согласился.

В Париж прибыл представитель мятежников – Бенджамин Франклин. Согбенный и изможденный плохо видящий старик, в вечной меховой шапке, он источал обаяние и энергию, которые никак не вязались с его внешним видом. Кроме того, что он был выдающимся ученым , Франклин оказался и искусным дипломатом. Он убеждал своей простой и прямой манерой поведения, своей скромной одеждой и блестящим интеллектом. Он сумел пробудить во французах, (несмотря на ледяной прием короля), невообразимую тягу к борьбе за свободу и права человека в Америке. Самое странное, что в первую очередь, этим оказалась охвачена молодежь из самой верной и преданной королю Людовику аристократии.

Еще до того, как король, преодолев свою неприязнь к американцам, согласился выделить некоторые средства и позволил отправить в Америку 200 пушек и 25 тысяч ружей, Франклин уже имел значительное количество своих ярых приверженцев и получил массу частных пожертвований.

Среди первых был молодой маркиз Жильбер де Лафайет. Девятнадцатилетним мальчишкой он получил звание генерал-майора американских войск и уехал сражаться на стороне повстанцев.

– Он не имеет права этого делать! – Людовик XVI в гневе пытался запретить его отъезд, - человеку такого ранга не подобает помогать мятежникам, даже если они борются с ненавистной Англией.