Шведская сказка
Шрифт:
Это подле Суворова солдат чувствовал заботу и любовь командиров. Это в армиях Румянцева и Потемкина от командиров требовали неустанно следить за внешним видом, здоровьем и снаряжением солдата. Он должен быть обучен лишь тому, что пригодно в бою иль в походе, а о телесных наказаниях почти забыли. Но разве уследит за все президент Военной коллегии?
Создавались новые полки, назначали их командирами разных офицеров. Многих и пороха не нюхавших, не ведавших заветов и инструкций полковничьих, зато по протекции столичной. Про воровство сказано и написано многое. Жалование восемьсот рублей, а доходу чистого двадцать тысяч. Откуда? Да все оттуда! Из казны, да с солдатушек в наем отданных. Чуть только выпадет мирная передышка, как расцветает воровство махровое. Это на полях сражений воровать сложно. Каждый день почитай убить могут. Пуля-то она не выбирает – солдат аль офицер. Да и с другой стороны опасно… не накормишь солдат, припасов не подвезешь вовремя, чем воевать-то будут? Может и конфузия получиться… Там и суд военный, скорый. А на стоянке мирной, в тишине обывательской, грех, не украсть-то, если совести нет. Да и не судят за то строго. Вон сама императрица, сказывают, на чью-то челобитную о вспоможении офицеру по бедности, хмыкнула:
– Он сам виноват! Сколь долго полком командовал. А мы ведь не воюем ныне.
Как поступил Веселов в тот полк карабинерный, что на Украине образован был, так все своими глазами и увидел. Это тебе не при Александре Васильевиче служить, где каждая копейка в артель полковую шла, сады разводили в Ладоге, конюшни и школы строили. Здесь все по-другому.
Командир полковой, из настоящих столбовых, жил по-барски. Выезд у него, что у князька германского. Как начнет переезжать из деревни в деревню, от одного помещика к другому, так на версту поезд растянется – кареты, подводы с оркестром, с песенниками, да с припасами. Любил пожить на широкую ногу. Одних денщиков – человек тридцать. И чуть что не так – на правеж. Палача держал для этих дел. Ох, и лют же был мужик. Под стать хозяину. Язык не поворачивается командиром назвать. Из рязанских дворян – Трубицын его фамилия была. Сам роста не высокого, тучной, голова лысая, как кувшин, глазки голубоватые мелковаты, смотрят на человека, и как бы не видят его. Челюсть скошенная, а губки всегда поджаты презрительно. Пальцы толстые короткие, как обрубки, все в перстнях, каменьями сверкают.
– У Суворова, говоришь, служил, капитан? – чуть шевельнул губами полковник. Лицо одутловатое, с мешками под глазами ничего не выражало. Взгляд лишь скользнул лениво по офицеру.
– Так точно, господин полковник! – Веселов стоял на вытяжку. Представляться приехал в имение, где гостил ныне Трубицын. Еле разыскал. Полковник потянулся за бокалом с шампанским. Пил жадно, с похмелья видно. Допив, поморщился:
– Нагрелось уже. Эй! – позвал, головы не поворачивая. Тут же денщик выскользнул откуда-то. Склонился по-холопски, в пояс.
– Со льда принеси, опосля на конюшню отправляйся. Скажешь двадцать.
– В-в-ваше пре-пре-восходительство… - денщик в ноги упал, - помилуйте. И так еле на ногах держусь. Вся спина рваная… - Только сейчас Веселов заметил, что мундир на спине солдата весь в пятнах бурых. Кровь! – догадался.
– Уберите! – не меняя позы, вновь сморщился полковник. Двое подскочили, уволокли несчастного. Появилась новая бутылка шампанского. Запотевшая. Пузырясь и пенясь напиток наполнял бокал. Трубицын кивнул, выпил. По лицу промелькнула легкая тень удовольствия. Рыгнул громко, платочком душистым пот промокнул, что на лысине выступил. Глазки поросячьи поднялись на поручика:
– Отправляйся капитан. Мне беседовать недосуг с тобой. Жарко сегодня. Подполковник Миклашевский все объяснит. – Рука отпустила бокал. Чуть шевельнулись пальцы – мол, иди - иди.
– Слушаюсь! – Веселов развернулся резко, на выход направился. Одна мысль сверлила. – Прочь! Прочь отсюда! Что за барство дикое! Господи, как служить-то с таким?
Выезжая с усадьбы, услышал крик дикий, ухо резанувший. Видно солдата того били.
Подполковник Миклашевский, в отличие от командира, встретил радушно:
– Садись, садись, капитан. – Гостеприимно за стол позвал. – Отобедаешь со мной.
В хате было жарко, окна все нараспашку. На столе аппетитно борщ дымился горячий, аромат по комнате разнося. Миклашевский по-домашнему, без мундира, в одну сорочку белоснежную одет. Уселись.
– Не журись. Скидывай мундир. Саблю долой. Вишь, печет как. Давай-ка по-простому. Как звать-то?
– Веселов Петр Алексеев сын. – Отвечал, разоблачаясь. И правда, жарко было очень.
– Вот тебе рушничок. – подал полотенце хозяин, - пот утирать. – Пояснил.
– Не повезло тебе, капитан! – покачал головой, за борщ принимаясь.
– Это как понимать, господин подполковник? – оторопел Веселов.
– А так и понимай! – прихлебывая, пожал плечами Миклашевский. – Ты с кем служил? С самим Суворовым? Вот то-то и оно. Ты, видать такого, что у нас и не видывал? Ты ешь, ешь, давай, остынет.
– А что у вас такого? – никак не мог взять в толк Веселов.
– А в роту свою придешь, и все увидишь. К вечеру! Ты ешь, говорю. – Ложкой показал.
Петр подцепил наваристый борщ, принялся за еду. Глаза опустил. Ничего не понимал. А подполковник продолжал рассказ:
– Ты думал в полк приехал? В Стародубовский карабинерный? Ха-ха-ха! – засмеялся подполковник. Веселов отодвинул борщ в сторону, недоуменно посмотрел на него.
– Да не обращай ты внимания, ешь, капитан. – Повторил Миклашевский. – Ты ешь, да слушай. – Петр покачал головой, но подчинился, опять придвинул миску к себе.
– Полк он вроде б и есть, а навроде б и нет его. Казаков что ранее служили в слободском полку, всех разогнал наш командир. Со старшиной вместе. Набрал с разных других полков солдат, рекрутов себе выписал, и раздал всех. Офицеров нет почти. Вон, твоей ротой капрал покудова командует. Ахромеев. Да он тебе все и расскажет.
– Это как? – Веселов уставился прямо в глаза подполковнику.
– А так! Все в услуженье розданы. По имениям.– Взгляд Миклашевского стал вдруг жестким. Подполковник резко поднялся, выпрямился во весь свой рост немалый. Почти до потолка хаты доставал головой. – Деньги наш командир очень любит, понимаешь, капитан? Полковая казна, как кошель командирский, чем она богаче, (не задарма ж солдаты наши работают!), тем и полковник наш богаче становится. Один выезд его чего стоит!
– А инспекции разные? – ошеломленно задал вопрос Веселов.
– А-а! – отмахнулся Миклашевский. Отвернулся к окну, прихватил трубку со стола, зажал зубами. – Откупится! – процедил спиной, не поворачиваясь.
– Уж третий год пошел, как все с рук сходит. Лошадей казна не предоставила, а он и не теребил. А на что? Коль лошади будут, за ними уход потребен, опять же выездка, карабинеров учить надобно, а кто на помещиков местных работать будет? То-то! А дадут лошадей – амуниции, да снаряжения, скажет, нет! Куда ж лошадей брать, коль седлать их нечем? Приедет комиссия, потопчется, поохает, покивает, подношение примет, и восвояси. Одна надежда, война, говорят скоро! Опять на турка пойдем. Так что, - повернулся к Веселову, - поезжай к себе в роту, капитан. Сам все увидишь. Провожатого дам, покажет. Ну а ко мне, всегда милости прошу. – Развел руками. – Рад буду!