Шведская сказка
Шрифт:
– Спренгпортен? Не слышал. – Подумав, изрек Веселовский. – А кто сейчас командует вами?
– Бригадир Бернт Юхан фон Гастфер.
– Ну а он-то что?
– Да, ничего! – пожал плечами Вальк. – То же воевать не хочет.
– Ну, дай Бог обойдется, коль головы умные есть.
– А коли приказ получим?
– Тогда и думать будете. – Философски заметил полковник. – Наше с вами дело солдатское. Не знаю, что там с вашим королем деется, а ныне, на границах южных, вновь султан турецкий воду мутит. Миром они, видишь ли, недовольны. Опять лезут. Война новая начнется. Хотел было даже Лександра Васильевича Суворова повидать, он дивизией командовал петербургской давеча, узнать про Петьку-то своего, да немочь старческая одолела, не сподобился. А ныне, сказывали, на юг он отбыл. К Румянцеву Петру Лексеевичу в Екатеринославскую армию. Новую дивизию принимать. Война скоро.
– А кто есть, Суворофф? – поинтересовался зять.
– То, дети мои, звезда будет ярчайшая на небосклоне русской славы. Полководец, деяния которого, верю, войдут еще в гисторию нашу. Да и всего человечества. Как Александр Македонский и другие герои эллинские.
Про Петьку-то, сына приемного рассказать забыл. Когда упомянул, про Суворова рассказывая, то внимания никто и не обратил на слова стариковские, а после и сам запамятовал.
Погостили дочь с зятем, да и назад, за рубеж российский подались. Опять Веселовский на завалинке один бока греть остался.
***
Долго добирался Петр до мест родных. Больших дорог сторонился, города тож объезжал, а то начнут на рогатках вопрошать:
– Кто таков? Да откудова? Да покажи-ка подорожную… - А где взять-то её, коли беглый он.
Команды завидев воинские, сворачивал в лес – от греха подальше. Долго пробирался дорожками лесными извилистыми. Ночевал на полях, в стогах свежескошенных, изредка в деревни заходил. Покупал кое-что из провизии. И не задерживался. Внимания особого на него никто и не обращал. Мало ли офицеров по Руси скакало… Служба-с!
Уже пороша первая выпала на землю, листву опавшую прикрыла, потянулись леса сосновые. Карелия начиналась. Недалеко уж оставалось Петру до дома. Дорожка узенькая петляла, слева сопка каменистая, справа низинка болотистая, в лесок густой въехал и… свист разбойничий, да удар по голове сильнейший.
Очнулся на земле, в камзоле одном, босый, руки за спиной связаны, сам на боку лежит скрючившись, глаза кровью залиты. Костер горит неподалеку. Возле огня с десяток людей каких-то греются. Обрывки разговора долетали:
– А славно, атаман, вчера товару взяли!
– Барин добрый попался. С мошной тугой, набитой.
– А баба евоная… верещала, покудова Тимошка Рябой не успокоил. – Захохотал кто-то.
– Почто детей-то убил, нехристь? – еще один голос раздался. Знакомым показался он Веселову.
– А чего жалеть-то семя барское? – визгливо ответили. – Нешто жалеешь? Мало драли тебя?
– Драли достаточно! Токмо не дети меня кнутами потчевали.
– Велика разница. Подросли б, не так еще мазали.
Крайний оглянулся:
– Эге, гляньте, оклемался ахфицер. – ватага обернулась разом. Посмотрели все на капитана. Чернобородые, в мохнатых тулупах и шапках. Почти на одно лицо. Двое поднялись на ноги, подошли поближе:
– Живой он, слышь Кривой. – Усмехался один, ростом поболе. Взгляд тяжелый буравил.
– На Пугачева похож, - вспомнилось Веселову.
– Кривовато мазанул ты яво. – продолжал первый.
– Дык, стемнело уж, вот и промахнулся. Опять же шляпа напялена была. – Оправдывался второй, помене росточком. Лицо, наискось, тряпицей перевязано.
– Одноглазый! – догадался капитан.
– Чо молчишь-то? – пнул его сапогом первый.
– А что говорить-то? – вопросом на вопрос ответил Веселов.
– Откель едешь, да куды? – продолжался допрос.
– Беглый я! – Веселов попытался подняться, но закоченевшее тело не повиновалось. Один глаз залило сильно кровью, она застыла, не поднять было веко. Так и щурился на них.
– Тю, беглый говорит, а ну, купцы , - крикнул вожак остальной ватаге, - сюды подьте, беглый ахфицерик попался.
Еще несколько теней поднялись и шагнули к капитану. Обступили со всех сторон.
– Рази ахфицеры бегуть? – кто-то спросил.
– Да то барин шкуру спасает! – откликнулся другой.
– Вестимо брешет, пес дворянский. Мало они нас истязали. По баням каменным, листьями горелыми трусили по спинам. Ну да и мы их били всласть, покудова по Волге, да Яику прошлись. С Петром Федоровичем, царем нашим истинным. – Проговорил одноглазый.
– Пугачевец бывший – понял капитан. – Говорить им чего-либо смысла нет. Все едино конец. Не поверят. – Отмалчивался.
– Раз умно сбрехать не могет, пущай замерзает тута – решил вожак. – К утру околеет.
– А не сбежит? – засомневались.
– Посторожу! – опять голос послышался знакомый. Кто-то невидимый из-за спин ватажников подошел. – Все едино в карауле сидеть кому-то надобно.
– Ну ты, Ахром, от горба своего солдатского во век не избавишься. – Рассмеялся вожак. – Валяй! А мы спать завалимся.
– Целее буду – огрызнулся. Разбойники отвернулись от капитана, некоторые сплюнули на него ненавидяще, к костру вернулись, спать укладывались. Неизвестный, вызвавшийся в караул, уселся рядом с Веселовым, спиной к дереву прислонился. Лица его капитан никак разглядеть не мог. Сидел молча. Остальные поперебрасывались какими-то фразами и угомонились. В тишине лесной лишь потрескивание сучьев сгорающих, да храп раздавались.
– Ваш бродие, - шепот раздался, - это я Ахромеев.
– Прокопыч! – Веселов от неожиданности даже приподнялся, чрез силу окоченелость преодолевая.
– Лежи, покудова, господин капитан. Угомоняться, кончу я их всех. На-ка, покудова, - тулуп с себя снял, набросил на Веселова, веревки предварительно перерезав, - сугревайся, озяб весь. – И сапоги с себя стянул, сам помог одеть – ноги уж почти онемели.
Господи, как хорошо было прочувствовать спасительное тепло, исходящее от овчины. Ахромеев поднялся, и по-кошачьи упруго и бесшумно прокрался к костру. В руке нож блеснул тускло. К одному подобрался, рукой рот прикрыл, полоснул. Слетели в огонь капли красные, зашипели. К другому, третьему. И ни гугу. Пока всех не порешил. Об последнего вытер нож, за голенище спрятал. Вернулся к капитану, еще один тулуп неся в руках и шапку. Овчинку на себя одел, а шапку Веселову кинул.