Шведская сказка
Шрифт:
– Пятьсот-шестьсот, - повторил за ним Стединк, - многовато. Вряд ли размеры самой крепости позволяют разместить такой гарнизон. В последнюю войну, когда мы его сдали противнику, там было 209 человек. Но, возможно, русские что-то расширили, перестроили, а мы не смогли разглядеть этого… - полковник беседовал с самим собой, мерно покачиваясь в седле.
Доехав до развилки дорог, ведущей на Сен Михель и Пуумалу, Стединк отпустил Веселова.
– Благодарю тебя, капрал, за службу. Отправляйся к себе на пост. И будьте готовы. Скоро начнется.
– Нешто на Нейшлот пойдем, господин полковник?
– Все возможно. – Уклончиво ответил барон и, развернув коня, поскакал в штаб бригады, оставив Петра в одиночестве.
Делать нечего, Веселов отправился в Пуумалу, где его с нетерпением поджидала Хельга:
– Ну, наконец-то! – радостно встретила его девушка, - И что от тебя хотел этот полуфранцуз-полушвед?
– Да, ничего особенного, фройлян Вальк. Прогуляться захотел он. К русским. – Объяснил, как мог.
– Что это, я вдруг стала фройлян Вальк? А, Пайво? – подозрительно посмотрела на него девушка.
– Простите, Хельга. – Петр смутился. – Вы разрешите, я своих солдат навещу, а после, если не возражаете, мы можем прогуляться?
– Если вы, Пайво, не заставите меня долго ждать! Как вчера. – Погрозила пальчиком, а глаза все радостью светились.
– Тогда я поспешу!
– Вот-вот! Поспешите!
Они разошлись, оба довольные друг другом.
***
Ах, как была великолепна и элегантна королевская яхта «Амфион»… Вот великолепный образец изысканного вкуса короля Густава. И это не важно, что ее пушки годны лишь для салютов, она войдет в устье Невы, распустив все свои паруса, и блеснув слаженной работой экипажа, бросит якоря напротив Зимнего дворца – главной резиденции императрицы Екатерины, где Густав примет капитуляцию.
Эту яхту, нет, этот изумительный бриг, построил сам знаменитый Чапман, под личным надзором короля. Как изумительны линии его обводов… как много ценных пород дерева здесь использовано… А название? Это заслуга самого Густава! Он обожал древнегреческий миф об Амфионе и Зете, братьях-близнецах, рожденных смертной женщиной Антиопой от самого Зевса. Зет был искусным строителем, а его брат – Амфион – музыкантов. Это они воздвигли легендарные Фивы. Своей чарующей музыкой Амфион приводил в движение камни, которые брат укладывал в основание городских стен. Со времен Еврипида, имена братьев служили символом отношения к жизни: Зет – созидательного, Амфион – созерцательного… Реальность и мечтательность – вот идеал Густава.
Вместе с яхтой была заказана и опера, самому Иоганну Готлибу Науману, капельмейстеру Дрезденской оперы. Премьера представления и спуск яхты на воду прошли, как величайший праздник к седьмой годовщине царствования короля. Он сам себе сделал подарок!
И вот настал победный час, когда его яхта возглавит поход против русских. Короля провожал весь Стокгольм: королева, родственники, сановники, царедворцы, придворные дамы, сенат, пажи и народ. Садясь в шлюпку, на приветствия он отвечал двукратным «Ура!». Король располнел в последнее время, его зубы были в удручающем состоянии, но Густав был полон энергии поднимаясь на борт яхты:
– Ах, Мориц! – воскликнул он, обращаясь к Армфельду, - вот я и перешел Рубикон и бросил свой жребий. Предоставим мечу решать судьбу мира! Теперь, когда мы отправили мой ультиматум Екатерине, когда мы все-таки вынудим ее начать, так или иначе, сейчас впереди у нас неизвестность. Но я верю в нашу Швецию и в собственный гений! Мы или победим, или погибнем. Но с великой славой! – паруса захлопали, наполняясь ветром, «Амфион» брал курс на Свеаборг.
***
Весь пропыленный и валящийся с ног от жары и усталости, королевский курьер ворвался в дом к шведскому посланнику Нолькену и прохрипел, пересохшим ртом:
– Срочно! Барону! От короля Швеции! – и обессилев, привалился к дверному косяку. – Пить… - попросил жалобно.
Обеспокоенный Нолькен спускался уже по лестнице. Курьер жадно выхлебал поднесенный жбан кваса, и заметив посла, отшвырнул посудину в сторону, из последних сил отстегнул замки на своей сумке и протянул ему пухлый конверт с королевскими печатями. Нолькен выхватил у него послание и поднялся по лестнице, срывая сургуч. Пройдя в кабинет, он разорвал оберточную бумагу, и первое, что его ошеломило, это был почерк самого короля. Густав собственноручно писал Нолькену. Когда барон стал вчитываться в содержание послания, ему показалось, что волосы зашевелились под париком.
– Ужас! Какой ужас! – прошептал посланник в растерянности. – Как я смогу это зачитать императрице.
Он бросил бумаги на стол и обхватил голову руками.
– Что делать? Что делать? А-а-а – запричитал дипломат. Немного опомнившись, он задумался:
– О том чтоб это, - он покосился на письмо Густава, - передавать и зачитывать перед Екатериной, перед всем двором и посланниками, не может быть и речи. Я этого делать не буду. Надо срочно уехать из Петербурга. В Лифляндию. К жене. Пусть Шлаф пойдет. А я… прочь, прочь из Петербурга.
***
Советник посольства Шлаф дрожащим голосом читал ультиматум Густава среди гробовой тишины замершего вместе с императрицей двора:
– В течение своего семнадцатилетнего царствования король старался сохранить мир с Россией, которая… подавала много поводов к неудовольствию, продолжая против короля происки… и сеять раздор и замешательство в шведском народе… Король надеялся на благоразумие императрицы и, - Шлаф замялся, но продолжил, - и не решался на разрыв даже в ту пору, когда Россия страдала от войны, от голода, от язвы и возмущения Пугачева, когда приближение мятежника заставило трепещущую Москву просить скорой помощи, для чего императрица была принуждена оставить свои границы обнаженными и без защиты.
Тишина в зале стояла такая, что было слышно, как билась о стекло муха. Екатерина подалась вся вперед. Черты лица обострились, пальцы впились в подлокотники трона и побелели. Ее ноздри хищно раздувались. Шлаф перевел дух и, не обращая внимания, на потоком лившийся с него пот, продолжил:
– …если б тогда король следовал тем правилам, по которым действовал Санкт-Петербургский кабинет против Швеции, то мог бы нанести Русскому государству гибельные удары, которые бы коснулись самой особы императрицы… Но король оставался в совершенном покое и надеялся убедить императрицу в своем особенном расположении… но ее министр старался возбудить дух раздора и безначалия, вызвать замешательства в Швеции… превращаясь в возмутителя общенародной тишины…