Сиамская овчарка
Шрифт:
И лев пошёл по тоннелю, пригибаясь к полу, видимо, не верил, что здесь можно свободно выпрямиться.
В большой клетке Маис потянулся, встряхнулся и шумно, с облегчением вздохнул, мол, вот, ребята, хорошо вы поступили, выпустив меня. Уж и помаялся я дорогой. Верил, что не долго мучиться в ящике буду.
Лев смотрел на нас доверчиво и добродушно, громко шлёпал лапами по чисто вымытому мной полу, такому же жёлтому, как его шерсть. Соломенного цвета грива торчала вихрами.
Константин
В дирекции уговаривали хотя бы двух взять, да нам для съёмок один нужен. Старик, который за львами ухаживал, отдавать Маиса не хотел, расстроился. Он его из соски выкормил.
Из рассказа Константина Ивановича я поняла, что если бы не билеты на самолёт, не заказанная для транспортировки льва заранее машина, Константин Иванович этого льва оставил бы старику.
— Торопился я, а в ящик Маис первым вошёл. Уж очень доверчивый.
Я смотрела, как лев по-мальчишески независимо ходит по клетке. Потом, виновато поглядев на Константина Ивановича, лёг, словно объясняя: «Сосну чуток, утомился». И Маис заснул спокойно, нисколько не тревожась разлукой с домом.
Мы разобрали с Константином Ивановичем тоннель, перенесли и установили его так, чтобы он соединял большую центральную клетку с другими, поменьше.
— Ты тут пригляди, — сказал Константин Иванович. — Я домой съезжу — мама ждет. Маиса в правую клетку перегони, пусть к своему месту привыкает.
— А ему всё равно в каком месте жить — странный какой-то, — сказала я, — будто всегда здесь жил, как дома себя чувствует.
— Похоже! Ты ему мясо в клетку положи, он сам перейдёт. Справишься?
Константин Иванович, пообещав: «Я ненадолго», уехал, а я достала из холодильника мясо, отделила топором большой кус и сказала Маису:
— Пойдём, растеньице! Маис!
Сонно моргая, пошатываясь на ходу, лев перешёл в отведённую ему клетку. Зажал между передними лапами мясо, не спеша, с достоинством поел и опять заснул, уткнувшись носом в недоеденную косточку.
Я вспомнила морскую свинку моей знакомой. У свинки была жёлтая, как у Маиса, шерсть и доверчивая мордочка. Все друзья этого дома были уверены в преданности свинки своей хозяйке. Срочная работа с длительной экспедицией заставила отдать свинку другим людям. Моя знакомая, уверенная, что свинка не переживёт разлуку, плакала. На следующий день свинка так же радостно встречала новых хозяев.
Маленькая, беззащитная свинка, которой было хорошо там, где вкусно кормят, не вызывала у меня неприязни.
«Маис, неужели ты не скучаешь?» — подумала я.
Маис будто услышал вопрос, дрогнул веками и вздохнул сквозь сон.
Константин Иванович приехал вечером, когда я варила любимую гепардом еду — чечевичную похлёбку с мясом.
— Понимаешь, пока в магазин сходил, полы натёр, с мамой в нарды сыграл, вечер настал. Одной ей тоскливо. Мама тебе печенья прислала, сама пекла, — немножко хвастливо сказал Константин Иванович и передал мне лёгкий пакет, перевязанный ленточкой.
Я подумала: «В магазин сходить для матери — понятно, для любого старого человека сходишь. Пол натереть, конечно, тоже понятно, но играть… с мамой… а тут работа ответственная ждёт».
— А что такое нарды? — спросила я.
— Хорошая игра, я в цирке научился. Доска такая большая, кости и шашки.
Я ничего не поняла, но спросила:
— Кто ж выиграл?
— Мама! Я поддаюсь, а она верит и радуется.
«Странная женщина, — подумала я с неприязнью. — Её сын личность, знаменитый человек, на опасной работе, а она его от работы отвлекает». И я решила скормить печенье гепарду.
— Я, правда, думаю, — продолжал Константин Иванович, — она понимает, что я поддаюсь.
«Мама-то больная», — наконец догадалась я и, чувствуя, что краснею, быстро сказала:
— Конечно, раз маме нравится играть, тогда конечно…
— Мама нарды терпеть не может, это чтобы удержать меня около себя подольше.
— А почему она сюда не приедет? — спросила я.
— Звери меня раз при маме потрепали. Главное, самая послушная и спокойная тигрица со своего места на тумбе спрыгнула и вцепилась в другую. Разнимать их стал, а тут другие тигры в азарт вошли. Так при маме меня разодранного и увезли. Теперь не может смотреть, как я к зверям подхожу. Как Маис?
— Поел и спит. Спокойный, будто у нас родился.
— Я тоже таких недолюбливаю, хотя нам для работы подобный тип лучше подходит. Они исполнительнее.
Я хотела, чтобы Константин Иванович рассказал что-нибудь о своей работе интересное, про фильм «Полосатый рейс» или что другое, но тут негромко прорыкал лев.
— Взглянуть, что ли? — предложил Константин Иванович.
Маис сидел возле дверцы клетки, опустив голову. Увидев нас, оживился, заперебирал на месте лапами, потыкал мордой в дверь.
Константин Иванович выпустил льва в центральную клетку. Маис перешёл её и опять сел в ожидании, уже у другой двери, откуда его впервые запустили. Он переводил взгляд с двери на нас, потрогал аккуратно её лапой, просительно боднул дверь лбом и пошёл в нашу сторону, часто оглядываясь на дверь. Он сел перед нами, внимательно глядя в глаза Константину Ивановичу. И мне стало стыдно, что между нами решётка.
Константин Иванович отвернулся. Тогда Маис стал смотреть мне в глаза. Он даже припал на передние лапы, будто приглашая меня к игре, и тут же побежал к двери, оглядываясь, иду ли я за ним.
И вдруг Маис заговорил. Он мекал, молча открывал рот, мыкал, хрюкал, в горле у него булькало, а челюсть перекашивало от усилий.
— Не могу, — сказал Константин Иванович и вдруг заорал на меня: — Что я могу сделать? Вода есть? Сыт? Клетка? Зоопарковских десять клеток со львами сюда войдёт. Когда кошку или собаку на мороз в городе на улице к машинам вышвыривают, если в комнате напачкает, ты не плачешь небось, а тут… Льва ей жалко…
Ещё днём мы, перегнав Маиса из ящика в клетку, разобрали тоннель и втолкнули перевозной ящик с улицы вовнутрь, чтоб не промочило дождём. Теперь Маис уже не глядел на нас. Он далеко вытянул когтистую лапу меж прутьев клетки, стараясь придвинуть ящик к себе.