Сиамский ангел
Шрифт:
Маму-таки ожидало разочарование. Младшенький слинял с криком: «Должна же у меня быть личная жизнь!» — и мама, наверное, думала, что на съемной квартире этой личной жизни выше крыши. Шиш вам. Мама, конечно, будет просто счастлива обнаружить ее отсутствие!
Марек успел ополоснуться в душе без мыла, растереться наждачным полотенцем и даже добежать до автобусной остановки в соответствии с расписанием.
Сидя у окна, он смотрел на крупноблочный пейзаж и считал деньги. Зильберман обещал сходить с ним в «Капитан Флинт» и выбрать трубку нужного качества. Зильберман за шестьдесят восемь лет столько их обкурил и прокурил насквозь,
После того как он честно забыл вернуть долг Федорчуку, а тот раззвонил на всю округу, Марек постановил — хватит, и запретил себе одалживать хоть медяк на коробку спичек.
Голый дядька во сне, дыра в покрывале и эта денежная прореха составили этакое поганенькое утреннее трио.
Интересно, что вечер утру полностью соответствовал. Придя домой, Марек обнаружил старухины следы.
Вообще, когда снимаешь квартиру, нужно первым делом стребовать с хозяина справку из психушки — что не состоит на учете, а если состоит, то проходит регулярные курсы лечения. Марек не стребовал. Он был так рад, что сам, без посторонней помощи, нашел и снял однокомнатную квартирешку, что о многих важных вещах забыл. В частности — нужно было убедиться, что хозяйка, перебравшись пожить к сестре, будет иметь там все удобства.
Может, они и были, а может, старуха просто сорвалась с нарезки. Она повадилась в отсутствие Марека приезжать и мыться в ванне, причем за собой не убирала. Однажды он нашел у дивана коричневый чулок с дыркой, именно чулок и именно — один. Он допускал, что старуха могла убраться, сунув в сапог босую ногу, но поди пойми — вдруг она за этой пропажей завтра припрется?
Взять чулок руками было выше его сил. Взял сквозь газету и вынес в прихожую. Там положил на кучу старухиной обуви под вешалкой.
Он и материнское-то белье, сушившееся в ванной, никогда пальцем не тронул. Было некое табу. Табу — и точка.
На сей раз старуха, искупавшись, не помыла за собой ванну. Следовало бы отшоркать грязные полосы каким-нибудь порошком — но у Марека был только стиральный. Вот старший — тот, съехав от родителей под тем же вечным предлогом «личная жизнь», с ними не ссорился и как-то так сделал, что мать помогла ему обустроиться, сама же туда носу больше не казала. У него наверняка все порошки в хозяйстве были!
Еще старуха, видно, помыла голову — в ванне были ее волосы. Но волосы Марек с ненавистью смыл толстой струей воды.
Он обошел квартирку — больше нигде не наследила. Но странно лежало покрывало. Может, намывшись и распарившись, отдыхала на диване? Тьфу!
Со старухой что-то нужно было делать.
Не за то он деньги платит, чтобы…
— Я вам не за то деньги плачу, чтобы… — вслух произнес Марек. Получилось чересчур по-джентльменски, а надо бы грозно.
— Я вам не за то деньги плачу, чтобы!.. — он гнусаво скопировал какого-то киношного уркагана, насчет которого сильно, кстати, сомневался, что такие еще где-то водятся.
— Я вам не за то деньги плачу, чтобы… — он произнес это почти по-человечески и вдруг расхохотался, хлопая себя по лбу.
Идиот!
Только идиот может жить целую вечность в квартире, куда сует нос сумасшедшая бабка, даже не попытавшись врезать новый замок!
Только идиот, только идиот…
*
На кухне мусор уже пер ввысь и вширь из помойного ведра. Марек нашел способ — заталкивал в ведро пакет с ручками, разглаживал вдоль стенок, а когда пакет наполнялся — выносил его по дороге на работу и оставлял на мусорке. Носиться с ведром взад-вперед казалось ему унизительно. И к тому же вечером — уже лениво, а утром времени впритык, чтобы добежать до конторы.
Он посмотрел на часы — вот именно…
Вытащив пакет, он выставил его на лестницу, собрался, запер квартиру и отправился к автобусной остановке, делая небольшой крюк — ради мусорки. Это был целый кирпичный дот, или дзот, или редут, хрен его знает; хромота, теперь уже почти незаметная, навеки избавила Марека от армии, а нормального мальчишеского интереса к военному делу в нем не было никогда. За мощными, буквой «П» стоящими стенками были три огромных контейнера, и у каждого пасть в начале недели еще закрывалась, а к концу стояла раззявленная, оттуда громоздилась всякая дрянь, и подножие контейнеров было уже неприступно — отбросов скапливалось по колено и выше. Ставить же четвертый контейнер оказалось некуда.
Среда — это вроде бы середина недели, есть шанс погрузить пакет в глубину контейнера и не слишком надышаться мерзкой вони.
Но в глубине вдруг зашебуршало. Решив, что там бродячий кот, Марек ударил ногой по железной стенке. Он не хотел пугать кота летящим сверху пакетом, он аккуратно предупредил: дружище, лучше бы тебе отсюда временно уйти. Но вместо кота выпорхнула чайка.
Марек знал, что эти твари повадились кормиться на помойках и устраивают целые сражения с законными пожирателями мусора — воронами. Но он никогда не видел вблизи помоечную чайку. Была она грязна, словно нарочно извалялась в луже, и наглость имела беспредельную. Когда Марек махнул рукой, сгоняя ее с края контейнера, чтобы спокойно закинуть свой пакет, она не улетела, она уставилась на человека, разинула клюв, показав глотку до самых внутренностей, и выдала такое возмущенное «кр-ра-а!», что Марек шарахнулся. Ему показалось, что птица сейчас кинется выклевывать ему глаза.
От греха подальше он отступил и сунул пакет в другой контейнер. А потом пошел прочь, чувствуя, что нахальная грязнуля таращится ему в спину. Ангел хренов! Сиамский ангел! Облить керосином и поджечь!
Наверное, те, которых ветром принесло с моря, были чистенькие, безупречные, их белизна была белизной морской соли… йодированной?.. кажется, Зильберман что-то говорил о пользе йодированной соли и процентном содержании кретинов в стране, где исторически не едят йод…
Но нет, они ведь совсем не белоснежные, хотя их торжествующая чистота вызывает какую-то непонятную зависть. Они сверху с сероватым налетом, голубовато-сероватым таким. С дымкой. Когда ходят пешком — видно. А когда носятся в небе — тогда белые. Чайка ходит по песку — моряку сулит тоску…
Скорее всего, Зильберман опять фантазировал. Старый хрен, видно, боялся показаться некомпетентным в любой области. Марек уже ловил его на этом — Зильберман внимательно слушал собеседника, а потом вдруг пускался пересказывать его слова, одни — подтверждая, с другими — полемизируя, так что возникала полная иллюзия его сопричастности проблеме.
Старый хрен полагал, что в его годы нужно блистать энциклопедической эрудицией, и блистал-таки! Исключительно потому, что Марек ему это позволял.