Сибирочка (сборник)
Шрифт:
С минуту она стояла в нерешительности. Потом презрительная улыбка скривила ее губы, она прищурила глазки по своему обыкновению и протянула насмешливо:
– Вот как! У нашей Елены мужики в гостях! Нашла себе общество! Хочет быть гимназисткой и водить знакомство с какими-то мужиками… Нечего сказать!
Мне стало ужасно стыдно за мою двоюродную сестру, стыдно перед Никифором Матвеевичем и его детьми.
Никифор Матвеевич молча окинул взглядом белокурую девочку, с брезгливой гримаской смотревшую на него.
– Ай-ай,
Вы, конечно, не знаете этого, а жаль… Такая барышня – и такой несмышленочек. – И он чуть-чуть насмешливо улыбнулся.
– Как вы смеете грубить мне! – вскричала Нина и топнула ножкой.
– Не грублю я, а вас жалею, барышня! За недоумок жалею вас… – ласково ответил ей Никифор Матвеевич.
– Грубиян. Я маме пожалуюсь! – вышла из себя девочка.
– Кому угодно, барышня, я ничего не боюсь. Я правду сказал. Вы меня обидеть хотели, назвав мужиком, а я вам доказал, что добрый мужик иной куда лучше сердитой маленькой барышни…
– Не смейте говорить так! Противный! Не смейте! – выходила из себя Нина и вдруг с громким плачем бросилась из кухни в комнаты.
– Ну, беда, барышня! – вскричала Дуняша. – Теперь они мамаше побежали жаловаться.
– Ну и барышня! Я бы с ней и знаться не хотела! – неожиданно вскричала Нюра, все время безмолвно наблюдавшая эту сцену.
– Молчи, Нюрка! – ласково остановил ее отец. – Что ты смыслишь… – И вдруг неожиданно, положив мне на голову свою большую рабочую руку, он ласково погладил мои волосы и произнес: – И впрямь горемычная вы сиротинка, Леночка. С какими детьми вам приходится якшаться. Ну, да потерпите, никто, как Бог… А невмоготу будет – помните, друзья у вас есть… Адресок наш не потеряли?
– Не потеряла, – шепнула я чуть слышно.
– Непременно приходи к нам, Леночка, – неожиданно произнесла Нюра и крепко поцеловала меня, – я тебя так полюбила по тятиным рассказам, так полю…
Она не докончила своей фразы – как раз в эту минуту в кухню вошел Федор и произнес, делая строгое лицо:
– Барышня Елена Викторовна, к генеральше пожалуйте. – И широко распахнул передо мной дверь.
Я наскоро попрощалась с моими друзьями и отправилась к тете. Сердце мое, не скрою, сжималось от страха. Кровь стучала в висках.
Тетя Нелли сидела перед зеркалом в своей уборной, и старшая горничная Матреша, у которой Дуняша состояла в помощницах, причесывала ей голову.
На тете Нелли был надет ее розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами.
При виде меня тетя сказала:
– Скажи мне на милость, кто ты, Елена, племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне! Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он… Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе…
Тетя Нелли говорила еще долго, очень долго. Ее серые глаза смотрели на меня не сердито, но так внимательно-холодно, точно я была какая-то любопытная вещица, а не маленькая Лена Иконина, ее племянница. Мне стало даже жарко под этим взглядом, и я была очень довольна, когда тетя наконец отпустила меня.
У порога за дверью я слышала, как она сказала Матреше:
– Передайте Федору, чтобы он гнал этого, как его, кондуктора и его ребят, если не хочет, чтобы мы позвали полицию… Маленькой барышне не место быть в их обществе.
«Гнать Никифора Матвеевича, Нюрочку, Сережу!» Глубоко обиженная направилась я в столовую. Еще не доходя до порога, я услышала крики и спор.
– Фискалка! Фискалка! Ябедница! – кричал, выходя из себя, Толя.
– А ты дурачок! Малыш! Неуч!..
– Так что ж! Я маленький, да знаю, что сплетничать – гадость! А ты на Леночку маме насплетничала! Фискалка ты!
– Неуч! Неуч! – пищала, выходя из себя, Ниночка.
– Молчи, сплетница! Жорж, ведь у вас в гимназии за это проучили бы здорово, а? Так бы «разыграли», что только держись! – обратился он за поддержкой к брату.
Но Жорж, который только что напихал полный рот бутербродами, промычал что-то непонятное в ответ.
В эту минуту я вошла в столовую.
– Леночка, милая! – кинулся Толя ко мне навстречу.
Жорж даже привскочил на стуле при виде, как ласковый ребенок целует и обнимает меня.
– Вот так штукенция! – протянул он, делая большие глаза. – Собачья дружба до первой кости! Остроумно!
– Ха-ха-ха! – звонко рассмеялась Ниночка. – Вот именно – до первой кости…
– Робинзон и Пятница! – вторил ей старший брат.
– Не смей браниться! – вышел из себя Толя. – Сам-то ты противная Среда…
– Ха-ха-ха! Среда! Нечего сказать, остроумно! – заливался Жорж, добросовестно напихавши себе рот бутербродами.
– Пора в гимназию! – произнесла неслышно появившаяся на пороге Матильда Францевна.
– А все-таки не смей браниться, – погрозил Толя крошечным кулачком брату. – Ишь ты, Пятницей назвал… Какой!
– Это не брань, Толя, – поспешила я объяснить мальчику, – это такой дикий был…
– Дикий? Я не хочу быть диким! – снова заартачился мальчуган. – Не хочу, не хочу… Дикие – голые ходят и ничего не моют. Людское мясо едят.
– Нет, это был совсем особенный дикий, – поясняла я, – он не ел людей, он был верным другом одного матроса. Про него рассказ есть. Хороший рассказ. Я тебе почитаю его когда-нибудь. Мне его мама читала, и книжка у меня есть… А теперь до свидания. Будь умником. Мне в гимназию надо.