Сицилийское королевство
Шрифт:
Но, и немецких солдат с арбалетами было немало, человек пятнадцать. От одного залпа в упор на камнях пристани осталось лежать не меньше десятка атаковавших. Ряды венгров смешались. Следующий залп скосил еще семерых.
А галера удалялась. Весла методично вздымались и опускались с громкими всплесками. Тонкая полоска воды между носом имперской галеры и пирсом прибрежного городка со странным названием Добржич все расширялась.
Забубенный, стоявший на приподнятой вверх корме галеры рядом с Констанцией и остальными беглецами, увидел, как исказилось гримасой злобы и бессилия лицо венгерского командира, который продолжал гарцевать под арбалетными стрелами, сжимая рукоять бесполезного меча. Он почти догнал беглецов, но в последний момент добыча все-таки ускользнула от него.
Когда галера отошла на безопасное расстояние, и, развернувшись кормой к берегу, приняла походное положение, всем стало ясно, что венгры их уже не догонят. Тогда всадник вскинул руку вверх и прокричал что-то грозное вслед уплывавшим. До ушей Забубенного долетело проклятие на венгерском. Но, что именно хотел сказать всадник, чародей не понял. Да это было уже и не важно. Они спаслись. Побег из замка удался.
Глава шестнадцатая. По волнам Адриатики
Еще какое-то время механик смотрел в сторону удалявшегося берега. Далматинское побережье. Там была Хорватия, за ней почти покоренная монголами Венгрия, а еще дальше многоликая Русь. Князья киевские, галицкие, да волынские. Черниговцы, воевода Бок. Субурхан со своими амбициями. Все это осталось теперь за кормой имперской галеры, которая под методичные всплески весел, уносила горемыку-чародея подальше от родных мест. В неизвестную страну, населенную чужеземцами, говорящими на всех языках, кроме родного.
– И какой черт занес меня на эту галеру? – выругался Забубенный вслух, не выдержав стресса.
К счастью, не слишком громко, так что его услышали только стоявшие рядом фрейлины и отрок Иблио. Но ничего не сказали. Они давно привыкли к странному поведению нового фаворита своей госпожи.
Едва экипаж галеры почувствовал себя в безопасности, рыцари, руководившие обороной, распустили арбалетчиков по своим местам и явились пред светлы очи Констанции, снова преклонив колени. При этом они как-то странно поглядывали на Забубенного, стоявшего рядом с королевой, видимо, не зная как к нему относится. То ли он сам был равен королям, поскольку не вставал на колени перед женой императора, то ли вообще неизвестно кто. Григорий, на которого сразу столько всего навалилось, и сам понятия не имел, как выкрутиться из этой ситуации. Но что-то следовало предпринять. И он с мольбой посмотрел на Констанцию, говорившую с рыцарями по-немецки.
Самый главный из них, рыжий здоровяк, получив ответы от жены императора, поднялся. Все остальные тоже вслед за ним. Поклонившись еще раз, рыцари удалились на нос и там стали о чем-то совещаться. Было их всего пятеро. Кроме них на галере находилась дюжина арбалетчиков в белых плащах тевтонцев и, ближе к корме, еще с десяток воинов с короткими мечами, баграми и крюками. «Прямо пожарная команда», – объяснил себе их странное вооружение механик. На веслах сидело множество рабов, всех и не сосчитаешь, по двое на каждом весле. В длину эта галера была вытянута метров на сорок-пятьдесят, как показалось Забубенному, окрестившему ее «здоровой шаландой». На носу виднелось сооружение, похожее на катапульту. В середине корпуса гордо высилась одна-единственная мачта.
– Чего хотели эти ребята? – поинтересовался Забубенный, сделав пару шагов назад вслед за женой императора. Констанция оперлась на резной поручень, огибавший всю корму, и теперь тоже с грустью смотрела на уже ставшее узкой полоской далматинское побережье.
– Они спросили меня, куда держать курс. Я приказала в Бриндизи, Фридрих сейчас там вместе со всем двором.
Обернувшись на легкий шелест материи, Григорий увидел, что на галере поставили парус и подняли весла. Судно резко прибавило ход. Теперь из-за паруса рыцарям было не видно, что давший обет молчания тевтонец о чем-то говорит с женой императора. Впрочем, на корме и без этой пятерки глаз и ушей хватало.
– А где это, на Сицилии? – поинтересовался Григорий.
– Нет, это в южных италийских землях.
– И долго нам идти до этой Бриндизи?
– Всего день и ночь с попутным ветром. Если, конечно, никто не встретится из врагов.
Забубенный удивился.
– А кто здесь может встретиться, мы же на море. Венгры далеко, монголы и подавно. Да и плавать они не умеют, сам видел.
Констанция взглянула в глаза механику.
– Это море неспокойное, Грегор. Здесь хватает врагов и без них. На далматинском побережье много пиратов. Ближе к вечеру мы будем проходить острова Корчула и Лагоста, где они свили свои гнезда.
Григорий не поверил своим ушам, но Констанция была спокойна, рассказывая о возможных напастях, словно совсем не боялась их. «Меня что ли пугает, – обиделся Забубенный, – да я вроде пуганый. Хотя, конечно, к пиратам не хочется. Наверное, они не добрее монголов».
– Венеция тоже недалеко, – продолжала Констанция просвещать Григория, незнакомого с местными политическими коллизиями, – у нее много кораблей. И они будут рады досадить Фридриху не меньше короля Андрея, захватив меня.
«Господи, – озадачился Забубенный, – сколько же государств гоняется за этой несчастной женщиной, чтобы досадить императору. Чем же он их всех так достал?». Но вслух спросил:
– А друзья у твоего Фридриха на этом море есть?
– Нет, – спокойно ответила Констанция, – здесь есть он сам. Его рыцари и флот. Он император. Этого хватает.
– А что же он тогда не послал целый флот, чтобы тебе было спокойнее возвращаться? – удивился Забубенный, скользнув взглядом вдоль бортов одинокой галеры, бороздившей столь враждебную ей Адриатику.
Констанция горько усмехнулась и Забубенный уловил печаль в ее голосе. Давнюю, застарелую, которую ничем уже не просветлить.
– Он не любит меня, Грегор. Потому без сожаления и послал с тевтонцами в Венгрию, чтобы сделать за моей спиной свои дела через тайных советников. Если я не вернусь, он не опечалится. Женится снова на другой. Потому, для меня и одной галеры достаточно.
Забубенный был в шоке, услышав от жены императора такие речи. «Впрочем, чего еще ожидать, если семья создавалась не по любви, – подумал Григорий, вспомнив о том, что их насильно женил римский папа, преследуя свои резоны, – это даже закономерно. «Стерпится-слюбится» в данном случае не прошло».