Сила двух начал
Шрифт:
— Конечно, профессор Моран,— ответил Снегг, что явно смутился от похвал Мэри,— это будет честью для меня.
Волшебница с благодарностью улыбнулась ему:
— Спасибо, Северус, я тебе очень признательна. Пожалуй, теперь, когда ты почти спас мне жизнь, ты заслужил право узнать все о той болезни, что мучает меня с детства.
И Мэри рассказала Северусу все о «Болезни Милосердных». Он слушал ее очень внимательно, не перебивая, и, только когда волшебница закончила свой рассказ, спросил с задумчивым видом:
— Вам удалось лишь раз избежать смерти, не принимая противоядия вообще? Как?
— Силой воли. Целительница, что помола мне после этого на ноги встать, рассказывала, что у одной ее пациентки была похожая ситуация –
— Ясно. Да, хотел бы я помочь вам, профессор, полностью вылечиться,— воодушевленно произнес Снегг,— но на это понадобятся годы...
Лицо Северуса приобрело мечтательный вид. Мэри не смогла сдержать улыбку, понимая, что ей крупно повезло – этот юноша уже сейчас для нее незаменим, а когда он станет Пожирателем смерти, его помощь ей будет просто огромной.
Проходили дни, время все бежало и теперь, как казалось Мэри, втрое быстрее, чем раньше. Наступил апрель, затем – май, и в первых числах мая волшебница получила письмо от Кристиана, в котором сообщалось, что он был полностью оправдан и восстановлен на прежней работе в Министерстве. А чуть позже она, к удивлению и радости, получила весть от Тэдди – он сообщал, что готов встретиться с ней, и что теперь он надолго в Лондоне. Мэри в ответном письме сообщила, что сможет встретиться с ним лишь в начале июня, а то и позже.
Между тем, три ее ученика, изучающие Темные искусства, все быстрее продвигались вперед, радуя волшебницу своими успехами. И в начале мая Мэри решила научить их заклинанию, стирающему память – не особо сложному, зато — весьма необходимому. Все трое изрядно попотели, чтобы добиться здесь хоть каких-то успехов и лишь в середине мая у них что-то начало выходить. И, когда каждый в совершенстве овладел этим умением, она объявила, что тренировки прекращаются из-за приближающихся экзаменов.
25 мая у Мэри уже не было уроков – все курсы готовились к экзаменам. Поэтому она решила скоротать день походом в Хогсмид. На этот раз в одиночку – у Кэт еще продолжались уроки, а Хагрид пропадал где-то в Запретном лесу. Так что волшебница, немного прогулявшись по деревеньке, зашла в паб «Три метлы», и, устроившись за свободным столиком с кружкой сливочного пива, потягивала его минут десять. До тех пор, пока одиночество ее не было нарушено – к ней за столик сел волшебник, чье лицо было закрыто капюшоном плотного дорожного плаща.
— Рад видеть вас здесь, госпожа,— произнес тот еле слышно, и Мэри узнала в волшебнике Джона, своего последнего ученика, что почти год был Пожирателем смерти.
— Взаимно,— ответила она, вглядываясь в темные глаза Джона, блестевшие из-под капюшона,— какие вести?
— Темный Лорд желает узнать, насколько талантливы те претенденты в Пожиратели смерти, что вы выбрали, и как быстро продвигается их обучение. Если плохо, то единственное, что они увидят в особняке – ваше любимое зеркало.
— Оно подождет,— бросила волшебница небрежно,— эти трое довольно талантливы, и убивать их нужды не будет. А один из них сможет оправдать самые смелые надежды Моргана.
Джон удовлетворенно кивнул, и, чуть помедлив, поинтересовался:
— Вы, насколько я знаю, слышали о свадьбе Люциуса Малфоя и Нарциссы Блэк?
— Да. Люциус мне писал об этом не так давно. И о том, что теперь они в своем поместье живут, весьма довольные жизнью и друг другом. Для полной идиллии не хватает лишь детей.
Как Мэри не старалась, зависть в голосе ей скрыть не удалось. Джон, понимающе хмыкнув, собрался было что-то сказать, но внезапно засобирался. Волшебница поняла, что Волан-де-Морт вызвал его к себе, и, едва Джон ушел, сама покинула паб – пора было возвращаться в Хогвартс.
Идя по безлюдной дороге, Мэри думала о том, что было для нее больной темой уже около двух лет – о детях. Невольно вспомнила о не родившемся ребенке, и та боль, что появилась в ее сердце
Но темнота вдруг рассеялась, боль притупилась и Мэри, поднявшись на ноги с большим трудом, заставила себя идти вперед, к Хогвартсу. Волшебница понимала, что это — безумие, ведь боль, было, отпустившая ее, вновь завладела ее телом из-за малого количества выпитого зелья. Вот она уже ног не чувствует, а через секунду понимает, что и тела – тоже... все ее ощущения куда-то ушли, сознание угасало с каждой секундой все больше и больше, и лишь борьбу в медальоне Мэри ощущала ясно – такой сильный жар сейчас шел от него. Вот нет даже этого ощущения – на замену ему приходят муки душевные, что являются для нее худшей долей, чем муки телесные. Ее душу словно рассекают невидимым огненным мечом на мелкие частички, уничтожая ее, стирая из бытия... И смертельный огонь лишь будет помнить о ее душе, сжигая ее...
Она уже считала себя полностью уничтоженной, когда почувствовала смертный ужас – ужас перед чем-то огромным и темным, что властвовало сейчас там, куда она попала. Это что-то будто бы оценивало ущербность ее души, и его губительная энергия вмиг поработила Мэри, затянула в черный водоворот мрака, из которого ей уже не было шанса вырваться... Но неизвестное нечто в какой-то момент перестало обращать на нее внимание, отвлекшись на что-то другое – то, что представляло для него большую угрозу. И невероятное облегчение – последнее, что ощутила волшебница, прежде чем осознала, что теряет сознание...
Придя в себя, Мэри с первой секунды почувствовала, что вернулась в мир людей – впереди она видела не тьму, а свет, и стремилась как можно быстрее выйти из того колодца мрака, в котором пребывала до этого.
Постепенно возвращались потерянные чувства, и прежде всего – осязание. Так она узнала, что лежит в кровати, обоняние подсказало, что, скорее всего, в больнице, зрение же все никак не хотело вновь подчиняться ей. Но, после усилий с ее стороны, все-таки подчинилось воле Мэри – и она увидела, что лежит в палате, абсолютно идентичной той, в которую попала год назад. Она была здесь одна, и одиночество, вначале обрадовавшее волшебницу, очень скоро начало тяготить ее. Ей страстно захотелось, чтобы хоть кто-нибудь зашел к ней, рассказал, что с ней было... Но очень долго Мэри слышала лишь тяжелые удары собственного сердца и чувствовала неясную пульсацию в медальоне. Тишина, мучавшая ее сейчас, давила на уши, и она чуть было не закричала лишь оттого, что безумно хотелось нарушить ее, когда, наконец, к собственной радости услышала шаги за дверью. Вот они стихли, а парой секунд позже дверь отворилась, и в комнату зашла Джейн. Вид целительницы слегка потряс Мэри – круги под глазами, осунувшееся лицо, стеклянный взгляд – видимо, спала Джейн очень мало либо не спала вовсе. Слабая, вымученная улыбка исказила лицо целительницы, сделав его похожим на маску.