Сила притяжения

Джоунз Роберт С.

— Лежи тихо, пока меня не будет. Это для твоего же блага, — сказал он и легонько поцеловал ее в нос. — Кот болен, я не хочу, чтобы то же самое случилось с тобой. Я обо всем позабочусь. Будем жить, как раньше. Помнишь?

Водитель приехал в «универсале». Он курил сигару, мурлыча между затяжками, и не обращал внимания на Эммета. Сказал только два слова: «Служба такси». Эммету на мгновение показалось, что машина принадлежит местным заговорщикам. Они вполне могли ее подослать, чтобы с пасти кота, а Эммета увезти далеко в лес и утопить в болоте.

Как только они выехали из квартала, Эммет

попытался умаслить водителя. Эммет никак не мог замолчать. Рассказал водителю о своей жизни, превратившейся в кошмар. Говорил всю дорогу, выдумывая разнообразные подробности кошачьих мучений. В конец концов Эммет почувствовал, что справедливость на его стороне. Он облокотился на коробку, придерживая крышку одной рукой.

Они уехали далеко и теперь проезжали районы, о которых Эммет ни разу не читал в криминальных сводках. Жители собирались на улицах в группки. Стояли в закоулках и на углу, наблюдая за уличным движением. Водитель поворачивал так часто, что Эммету показалось, будто он попал в самое сердце лабиринта и углубляется все дальше. Темнота пригвоздила его к сиденью.

Машина замедлила ход и въехала на автостраду. Водитель знал дорогу. Приют был в пять раз больше того, где работала Джоан. Парковка — большая, как у супермаркетов. Вокруг стояли служебные автомобили.

— Приехали, — бесцветно сказал водитель.

Эммет вынул кошелек.

— Вы меня подождете? — спросил он. Водитель пожал плечами и взглянул на часы. Эммет старался не поддаваться панике. Он дал водителю деньги. Поблагодарил. Водитель в первый раз посмотрел на коробку.

— Что там у вас? Енот?

Приют освещали голые лампочки. Эммет подошел к человеку за столом.

— Вы Нейт? — спросил он. Мужчина кивнул. Позади стола то и дело открывалась и закрывалась железная дверь, и до Эммета доносилось отраженное от стен эхо звериных голосов. В голове завертелись жуткие сцены экспериментов над бедными тварями.

— Кот, — сказал Эммет, стараясь не разъяснять все сразу. Он потряс коробкой для достоверности.

Нейт позвал другого мужчину, одетого в форму ветеринара. Они вдвоем подошли к Эммету, встали по бокам, словно пограничники. Эммету хотелось во всем признаться, но история распадалась в голове на клочки и обрывки.

— Кот. — Его растянутые в улыбке губы слегка задрожали.

Ветеринар вынул кота из коробки и поднял к потолку. Эммет опустил глаза — он был уверен, что у ветеринара в руках болтается мертвое тело. Но ветеринар развернул кота к свету и осмотрел. Потом прижал к груди. Кот зевнул и положил голову ему на ладонь. Эммет покосился на дверь с красной надписью «выход» — на случай, если они сейчас ринутся на него. Он не знал наверняка, не ловушка ли этот приют, а кот вел себя так, словно очутился среди друзей.

Нейт что-то сказал, но Эммет не расслышал. Ему хотелось знать, действительно ли кот перехитрил его и слинял. Но он не мог вспомнить, как все это началось и почему зашло так далеко.

Ветеринар пнул коробку в угол, взял кота подмышку и пошел к вертящейся двери, не говоря ни слова.

Нейт протянул Эммету какую-то бумажку. Кажется, требовал денег. Эммет попятился от стола. Чтобы Нейт не подходил, Эммет швырнул ему кошелек с деньгами. Эммет не знал, чего от него хотят. Нейт потрогал кончик ручки, будто проверяя рыболовный крючок.

В приют вошел мужчина с собакой. Собака была точно такая же, как у Эммета, большая и коричневая. Эммет понял, что его собака тоже предательница. Наверное, они схватили ее, как только он вышел из дома. Он посмотрел на незнакомца, потом на Нейта, потом на открытую дверь. Незнакомец принес с собой сквозняк. Эммет почувствовал, как ветерок проник в комнату и легким шарфом обвил шею. Эммет не мог придумать, как бы прервать воцарившуюся тишину.

— Кот, — повторил он.

Это слово больше не походило на слово — просто спазм, оно схватило за горло и заметалось между стен.

Часть вторая

КЛИНИКА

Самым важным или самым привлекательным оказалось желание найти такой взгляд на жизнь… при котором жизнь хоть и сохраняет свои естественные тяжелые падения и подъемы, в то же время с не меньшей ясностью предстает пустотой, сном, неопределенностью [3] .

Из дневников Франца Кафки «Он», записи 1920 г.

3

Пер. Соломона Апта.

1

Когда Эммет был маленьким, ему казалось, что самая жесткая поверхность на земле — это зеленый кафель в коридорах детского сада. Каждые несколько недель из громкоговорителя на игровой площадке раздавался вой сирены. Учительница хватала деревянную указку, висевшую на магните около доски, и хлопала ею по ладони. Весь класс покорно вставал из-за парт и ждал, когда она объявит:

— Представим себе, что русские бросают на нас бомбы.

Дети становились в шеренгу в коридоре, склонившись перед стеной, будто она священная. Эммет запомнил, как прислонялся лбом к прохладной плитке и обхватывал руками живот. Он рассматривал тонкие серые полоски между плитками, состыкованными так аккуратно, что на чистой зеленой поверхности не было ни одной лишней капли цемента.

Склонившись перед стеной, Эммет воображал, как здание сотрясается от взрывов. Он знал, что деревянный каркас переломится быстро, а пластиковые потолки превратятся в пыль. Но он верил в кафельные стены, в то, что они защитят его, ведь жар от бомбы не может быть горячей огня той печи, где обжигали керамику.

Во время таких тренировок Эммет часто вспоминал, как бабушка рассказывала ему о бомбардировках в Лондоне во время войны. Она закрывала окна черными шторами и зажигала одну-единственную свечу на столе, в столовой миссис Пеббл. Пламя подрагивало всякий раз, когда неподалеку разрывалась бомба, а иногда и вовсе потухало, превращаясь в дым. Иногда домашние сами тушили свечку, брались за руки и сидели в темноте, как на спиритическом сеансе. Время от времени кто-нибудь вставал и выглядывал за занавеску, смотрел на город, освещенный вспышками.