Сильнее бури
Шрифт:
Уже не один хурджун с бараниной был переправлен с фермы в дом Султанова, и каждый раз Кадыров сопровождал подарок клятвенными заверениями, - да видит сие аллах!
– что это бараны не колхозные, а собственные султановские. Ведь товарищ Султанов помнит, наверно, как года два назад по его просьбе пустил Кадыров в колхозную отару трех султановских барашков? Просьба была, пожалуй, и не совсем законной, но не самому же председателю райисполкома пасти свою скотину! (Кадыровские бараны тоже нагуливают жир вместе с колхозными. Что же тут такого? Дело житейское…) Правда, те три барашка давно уже превратились в шашлык, который был подан к столу в доме Султанова… Но ведь от них был приплод. А от того приплода -
Кадыров скосил глаза на хурджун с бараниной и чуть заметно усмехнулся… Легко говорить с людьми, которые любят пожить! По чести сказать, только с ними и можно договориться… Предложил бы он какую-нибудь услугу Айкиз или Джурабаеву, так нарвался бы на внушение. А Султанову поможешь - он тоже в 'Долгу не останется. Попросишь его, чтобы он во время уборки направил в колхоз побольше людей из города, разве он откажет? Джурабаев, тот сразу бы в крик: «А почему именно в твой колхоз? Другие колхозы не меньше твоего нуждаются в рабочей силе!» Чудак, право… Да Еедь когда нужно, и Кадыров может сослужить тебе хорошую службу… Как говорится, услуга за услугу. На этом все в жизни и держится. Иначе, как бы он вел колхозное хозяйство? Только тебе, товарищ Джурабаев, этого не понять… Не умеешь ты ценить настоящих друзей. О своей выгоде не думаешь… Ты, конечно, не пустишь своих барашков в колхозное стадо, даже если об этом и знать-то посторонние не будут. Ох, уж эти чистюли! Энтузиасты! Упрутся на своем, и ничем их не сдвинешь! Вот и приходится идти на нрайние меры…
Кадыров покачал головой: ему даже жалко было Джурабаева, не желающего понять, что жизнь - сложная штука и на упрямстве да несговорчивости далеко не уедешь. «Не захотел, уважаемый, поддержать Кадырова, которого знаешь уже много лет, так пеняй на себя. Стрела, пущенная в Айкиз, и тебя заденет, дорогой товарищ… Война так война. А на войне все средства хороши».
Когда Кадыров въехал в районный центр, от мрачного настроения не осталось и следа. Чужие слова-пчелы уже не терзали его своим надоедливым жужжанием, они незаметно обернулись собственными его мыслями, а спорить с самим собой не хотелось. Следовало беречь силы, крепить в себе боевой дух: схватка предстояла не из легких!
Конь зацокал копытами по булыжной мостовой. Центральная улица поселка содержалась опрятно. Каменная мостовая, асфальтированные тротуары, аккуратные, свежевыбеленные ограды, из-за которых, словно снедаемые любопытством, перевешивались наружу кудрявокронные деревья… Кадыров решил заглянуть в райисполком: может быть, Султанов еще там? Он пересек заасфальтированную площадь, на которую смотрели окна райкомовского здания (Кадыров даже не взглянул в ту сторону), миновал еще нескольно домов и остановил коня перед входом в обширный сад, в глубине которого пряталось здание райисполкома. Дом был старый, но добротный. Когда йачали строиться новые дома на главной площади, Султанов отказался переводить туда райисполком, ибо вполне был доволен прежним местоположением: райисполком находился теперь в некотором отдалении от райкома, что создавало ощущение независимости.
Здание райисполкома утопало в зелени, вдоль широкой аллеи, ведущей к дому и усыпанной гравием, тянулись низенькие скамеечки, прикрытые зелеными зонтами пышной листвы. Здесь все было приспособлено для того/чтобы… ждать. В приемной Султанова было удобно и чисто, как в парикмахерской; на отдельном столике лежали журналы,- читай, коли соскучишься! Сад манил чистотой и тенью; душно станет в здании - иди в сад, отдохни на скамейке, поразмысли в тени, может, с таким пустяшным делом, как у тебя, и не стоило идти в райисполком, тревожить председателя, у которого всегда дел по горло. Нет, никто не мог бы упрекнуть Султанова в том, что он не заботится о посетителях! А что дел у него по горло, в этом легко можно было убедиться: ведь если бы он не был так занят, разве заставлял бы людей часами дожидаться приема?
Был уже полдень… У подножья деревьев лежала ровная, круглая тень. Кадыров привязал коня к одному из тополей, стороживших текущий вдоль тротуара арык, прошел через калитку в исполкомовский сад и, поглядывая с чувствам превосходства на томившихся просителей, зашагал, хрустя гравием, к зданию, двери которого всегда были открыты перед Кадыровым. Он был здесь своим человеком. Секретарша председателя райисполкома, пышная и грозная, решительно останавливала случайных посетителей неизменной фразой:»«У товарища Султанова совещание!», но Кадырова она всегда встречала приветливой улыбкой:
– Да, да, у товарища Султанова совещание, но вас он ждет… - И конфиденциально добавляла: - У него сейчас машинистка, он диктует доклад…
Прошествовав в комнату, где восседала секретарша, Кадыров поздоровался и кивнул на дверь, обшитую щегольской черной кожей и перекрещенную светлым шнуром, словно офицерский мундир ремнями:
– Здесь?..
– Сам-то?
– почему-то шепотом переспросила секретарша.
– Домой пошел. Голова разболелась…
– М-да… От такой работы заболит!..
– Врачи говорят: ум у него переутомился. Он мне сам сказал! Видали, сколько посетителей? Отбоя нет! Тут и здоровый сляжет… Вы идите к нему домой, вам-то он обрадуется.
Кадыров скользнул привычным взглядом по красочным плакатам, развешанным на стенах, зовущим на самые лучшие дела, и вышел из комнаты.
Дом Султанова находился в конце этой же улицы. Он был обнесен новой кирпичной оградой, скрывавшей от посторонних взоров личную жизнь председателя райисполкома. Ограда была такой высокой, что не только с лошади, но и с верблюда нельзя было заглянуть во двор.
Кадыров, спешившись, постоял перед воротами в немом изумлении: эту ограду Султанов воздвиг недавно, 4 Кадыров ее еще не видел. С краю от ворот белой мишенью блестела кнопка звонка. Кадыров осторожно нажал ее: раз, другой. Отворила ему молодая жена Султанова и тут же исчезла, стыдливо прикрыв лицо краем платка…
До прихода Кадырова Султанов, видно, возился с цветами, посаженными вокруг новой беседки. Он любил цветы и ревниво отбирал для своего сада самые редкостные, привозные. Облаченный в шелковую пижаму радужной, полосатой расцветки, переливавшейся в лучах солнца, как павлинье перо, он, прищурившись, смотрел на гостя, помахал алой розой, которую держал в руке, и весело крикнул:
– Салам алейкум, председатель! Рад тебя видеть! Коня привяжи вон там, во-он к тому дереву… Э, да ты опять с гостинцем!.. Эй, жена! Возьми-ка у Кадырова нашего барашка, дай бог всем овцам быть такими плодовитыми! Сюда его, мошенника, тащите, сюда, в подвал! Тут прохладно, как в раю!
Переутомление выражалось у Султанова своеобразно: он был оживлен, весел, магниевые вспышки его улыбок спорили с лучистым сверканием солнца, шутливые команды сменялись шутливыми изречениями… Кадыров, подойдя к нему, почтительно поздоровался, пожав руку Султанова обеими руками, и, заражаясь его настроением, пошутил: