Сильнее смерти

Бекитт Лора

Он пошел вслед за женщиной. Дом оказался богатым: простенки из светлой древесины, окаймленные темным лаковым деревом фусума [33] , зарешеченные тонкими простенками окна. Хозяйка провела Акиру в небольшую комнату с изящными ширмами и отделанными узорной тесьмою циновками и предложила выпить саке.

– Дама, о которой я говорила вам, господин, сейчас будет готова, – сказала она и удалилась.

Акира медленно выпил сакэ и задумался. Вот уже много лет его окружала любящая

семья, верные воины, но фактически он был один. Одиночество бывает разным… Случается, оно беспощадно вгрызается в сущность человека, и могут пройти годы, пока не схлынет волна отчаяния и не наступит прозрение, но за это время душа рискует превратиться в бесплодную пустыню, где правят равнодушие и вялая тоска. Конечно, бывает, что чувство самодостаточности позволяет человеку с наслаждением погрузиться в уединение, ощутить себя властелином собственной души, но… не всегда.

33

Фусума – раздвижные перегородки в японском доме.

С такими мыслями Акира проследовал в соседнюю комнату за вновь появившейся женщиной. Молча проводив его, она тихо вышла, и он остался в полутьме, наедине с неизвестностью.

Неподвижно сидящая на циновке незнакомка повернулась к нему, и Акире привиделось, будто ее глаза сияют тем таинственным светом, какой обычно излучают жемчужины; фигура же, напротив, была темной, сливалась с общим фоном стен, тогда как пол и потолок усыпали лунные блестки, а воздух казался осязаемым, голубовато-прозрачным, точно тончайшее шелковое покрывало.

– Господин желает чего-то особенного? – тихо спросила женщина, и Акира ответил:

– Нет. – И тут же поправился: – Да.

Тогда она повернула светильник, и свет упал ему прямо на лицо. Акира невольно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что она быстро убирает лампу. Он заметил, что ее руки дрожат. Следом за этим женщина прикрыла лицо рукавом и произнесла неестественным срывающимся голосом:

– Уходите, господин! Я не смогу вас принять! Акира изумился и одновременно встревожился.

Поднявшись с места, он сделал шаг вперед.

Внезапно его охватило раздражение. Что за игры?! Он вспомнил тех продажных женщин, с какими изредка имел дело еще во время боевых действий в Киото. Как правило, это были жертвы хищной плотской любви, женщины, чьи объятия напоминают змеиные кольца, а пламя души давно превратилось в золу.

Резким движением Акира отвел руки незнакомки от ее лица и… О нет, он не сразу понял, глаза узнали раньше, а сердце и разум запоздали. И все-таки истина настигла его, и он отшатнулся, ужаленный и одновременно просветленный ею до глубины души.

– Кэйко! Ты?! Жива!

В этом вопле было столько радостного удивления и горячего, живого восторга, что она растерянно заморгала.

– Конечно, – прошептал Акира, – лучшая женщина. Кто это может быть, кроме тебя?

– Я не лучшая женщина, – ответила

она, на удивление быстро овладев собой. – Я лучшая из женщин в этом квартале. Ты понимаешь, что это означает?

Ее голос обрел уверенность, в нем звучали ирония и вызов.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он, опускаясь на циновку. – Значит, Нагасава тебя не убил…

– Я убежала от него.

– Сюда?!

– Куда мне было идти? Киото сожгли. – Она подняла глаза, и по ее лицу пробежала мрачная тень. – Ведь вы не вернулись за мной, господин!

– Я не мог, Кэйко, не мог! Мое окружение следило за мной. А когда я все же нашел возможность справиться о твоей судьбе, тебя уже не было в той деревне. Потом один пленный самурай сказал, что господин Нагасава убил свою наложницу. Все эти годы я не разыскивал тебя, поскольку считал погибшей. Но теперь…

– Что теперь? – подхватила она, и Акира понял: Кэйко ему не верит. – Вы получите то, за чем пришли, мой господин, ведь вы дорого заплатили за это!

– Я не платил. Это подарок судьбы.

На длинных ресницах женщины дрожали слезы. По ее лицу было видно, что она давно не плакала и сама удивляется себе.

– Я ничего не знаю о своем сыне.

– У тебя нет других детей?

– Нет. А у тебя?

– Три дочери. Младшая недавно родилась, и я назвал ее твоим именем. Я помнил о тебе все это время, с того момента, как мы расстались, как я думал – навсегда.

Женщина бросила на него быстрый взгляд и промолчала.

– Твой сын с Нагасавой, – сказал Акира. – Я видел его и даже разговаривал с ним. Могу тебя заверить, господин Нагасава воспитал из него хорошего, честного воина.

По губам Кэйко скользнула усмешка:

– Представляю, что Нагасава рассказал ему обо мне!

– Ничего. Кэйтаро ничего о тебе не знает.

– Вот как? – прошептала Кэйко. – Как будто меня и не было…

– Я ему рассказывал. И знаешь, это истинно твой сын. Он смотрит на мир твоими глазами.

– Нагасава до сих пор жив? – спросила Кэйко после паузы.

– Я надеюсь. Они помолчали.

– Я заберу тебя отсюда, Кэйко, – промолвил Акира.

Она опять усмехнулась. На смену минутному смятению пришел покой, покой безразличия и безжалостности.

– Так говорили многие, но я не соглашалась.

– И… даже со мной?

– Это я тоже слышала много раз.

– Почему ты так отвечаешь?

– Потому что это – моя жизнь. Другой я уже не знаю, не помню и не хочу.

– Я заберу тебя! – уверенно повторил он.

– Каким образом? Тебе, знатному самураю, нельзя связывать себя с «нечистой женщиной». И потом, – она жестко блеснула глазами, – я не хочу быть одной из многих!

– Ты будешь единственной. Моей женой. Любимой женой.

В это мгновение Акира не думал ни о Мидори, ни о Масако, ни о детях. Обрести то, что он считал навсегда потерянным, было равносильно тому, чтобы найти в бесконечном океане золотое зерно!

Но Кэйко твердо ответила: