Сильные духом (Это было под Ровно)
Шрифт:
В дверь постучали. Валя открыла, и на пороге появился Николай Струтинский.
— Готов, Николай Иванович? У меня уже все в порядке.
— Куда вы? — воскликнула Валя, с недоумением глядя то на одного, то на другого.
— Разве она не знает? — спросил Струтинский.
— Вот, Валя… — начал Кузнецов. — Я тебе еще ничего не сказал. Мы переходим на новое место. В сторону Львова.
— Всем отрядом?
— Всем отрядом.
— А я и не приготовилась.
Кузнецов и Струтинский переглянулись.
— А тебе и не надо готовиться, — тихо и ласково проговорил Кузнецов, — ты останешься в Ровно.
— Я?
— Эвакуируешься во Львов со своим рейхскомиссариатом.
Валя продолжала смотреть на него широко открытыми глазами.
— Что же я буду делать во Львове?
— То же, что и здесь, — сказал Струтинский.
— Одна?
— Одна… Таков приказ командира, — закончил Кузнецов.
Валя задумалась. Противоречивые чувства охватили ее. Еще три-четыре недели — и для них с Кузнецовым могла наступить новая жизнь, та, о которой они оба мечтали, не решаясь признаться в этом друг другу. И вот им нужно отсрочить наступление этой новой жизни. Впереди снова подполье, снова борьба, снова постоянная угроза смерти, снова ожидание. И вдруг Валя почувствовала, что, если бы даже долгожданное счастье наступило для нее сейчас, она была бы не в силах им воспользоваться. Это не было бы для нее счастьем. Это не было бы счастьем и для Кузнецова. Спокойствие и уверенность вернулись к ней в эту минуту.
— Хорошо, — прошептала она, и это вырвалось у нее как вздох облегчения.
— Бояться не будешь? — вдруг спросил Струтинский.
— Буду, — призналась Валя. — Ты тоже боишься… Все мы боимся, а делаем то, что надо… Я о другом думаю: где мы там встретимся?
— А ты запомни адрес, — сказал Кузнецов. — Мицкевича, двенадцать. Записывать не надо. Ты запомни.
— Мицкевича, двенадцать, — повторила Валя.
— Это адрес сестры нашей Марины. У нее и встретимся. Запомнила?
— Мицкевича, двенадцать, — вновь прошептала Валя. Казалось, теперь уже все сказано, но Кузнецов сидел в раздумье, словно он и не собирался уходить. Струтинский поглядывал на часы, но что-то мешало ему нарушить это молчание. Он понимал, что в эту минуту Валя и Кузнецов мысленно прощаются. Он ощутил вдруг чувство неловкости и уже хотел выйти, как Кузнецов встал и начал собираться в дорогу.
— Коля, можно я поцелую Валюшу? — неожиданно весело спросил Кузнецов. Не ожидая ответа, он порывисто обнял Валю и, не оборачиваясь, пошел к двери.
— Мицкевича, двенадцать, — шептала Валя. Счастливая улыбка освещала ее лицо. Эти два слова звучали как пароль, как надежда, как обещание чего-то доброго и счастливого, что должно наступить в судьбе двух людей, любивших друг друга и не смевших сегодня связать свои жизни.
В ту же ночь Кузнецов выехал в отряд на машине, позаимствованной у гебитскомиссара города Луцка.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Времени было в обрез. Я попросил прислать ко мне Крутикова, и пока дневальный его разыскивал, мы с замполитом Стеховым попробовали наметить маршрут по карте. Синий карандаш замполита уверенно дошел до черной цепочки, обозначавшей железную дорогу, на минуту задержался, потом осторожно пересек цепочку и дальше пошел медленно, нетвердо, с остановками, уже не ложась на бумагу, а только слегка ее касаясь и оставляя не линию, а скорее намек на нее.
— Трудно предвидеть, — сказал Стехов, — как все обернется. Надо дать Крутикову примерный план, а там пусть действует по своему усмотрению.
— Во всяком случае, — сказал я Стехову, соглашаясь с его доводом, — не позже двадцатого января Крутиков с группой должен быть в районе Львова.
— Это безусловно.
По нашему предположению, группа Крутикова должна добраться к месту двадцатого, не позже, и уже двадцать первого во Львове должны быть все шестеро наших разведчиков, для сопровождения которых мы и посылаем группу, доверяя ей судьбу отправляющихся во Львов разведчиков и тем самым судьбу одного из важнейших боевых дел.
Каждый день приносил новые и новые вести о наступлении Красной Армии, фронт приближался. Еще немного — и мы окажемся в «окружении» у своих. Неужели же так мало времени осталось нам бороться в тылу врага?! Нет, с этой мыслью никто не хотел мириться. Продолжать борьбу, сопровождать врага, идти с оккупантами на запад!.. Гитлеровцы из Ровно бегут во Львов, значит, сейчас наше место в районе Львова!
Но не так-то просто перебазироваться крупному отряду. Для нас это было тем сложнее, что значительная группа наших товарищей еще находилась в Ровно, в Луцке, в Здолбунове…
К тому же мы ждали из Москвы самолеты. Нам должны сбросить питание для рации и боеприпасы, которых осталось так мало, что с наличным запасом нечего было и думать о серьезном рейде.
Чтобы не терять времени в ожидании самолетов всем, мы решили послать во Львов шестерых разведчиков и с ними радиста. Они получили задание: осесть в городе, подготовить несколько надежных конспиративных квартир и, наконец, заняться активной разведывательной и диверсионной работой.
— Собирайтесь, — сказал я вошедшему Крутикову. — Выйти придется на рассвете. Возьмите карту. Сами понимаете, указанный маршрут не является обязательным. Обязательным является только указанное вам место базирования и срок — двадцатое января.
— Понятно, — сказал Крутиков, принимая карту.
— Вопросы будут?
— А как отряд? Придет к нам туда?
Мы со Стеховым переглянулись. Что можно было ответить? Прийти-то мы придем, но когда? И в какое именно место? Что можно сказать, когда не знаешь ни точного маршрута, ни обстановки, в которой придется идти!
— Значит, насовсем? — сказал Крутиков, не то спрашивая, не то делясь собственной догадкой. — Встретимся уже на свободной земле?
— Не знаю, — сказал Стехов. — Всего не предусмотришь… Ваши все знают, что идти придется под видом украинских националистов?
— Да, предупреждены.
— Знают и о том, что надо соответственным образом держаться?
— Так точно.
— Вести себя надо, как и подобает националистам, — понахальнее, — продолжал Стехов. — Где нужно — забирайте в деревнях подводы, продовольствие… Но усердствовать особенно не надо: крестьян не обижайте, — предупредил замполит.
— Это ясно, товарищ замполит.
Но Крутикова, как видно, сегодня занимало другое. Его занимало главным образом то, где и как он снова встретится с отрядом, с товарищами. Я смог понять это его чувство только тогда, когда самому пришлось прощаться с боевыми друзьями, когда сразу отчетливо встало перед глазами все, что было вместе пережито, передумано; сколько пройдено вместе дорог, сколько отражено опасностей… Я по-настоящему понял Крутикова, когда тяжесть разлуки с товарищами пришлось пережить самому.