Силуэты
Шрифт:
Везде и всегда они трое. Четвертый им может только помешать. Их живопись и графика столь выразительны, что не нуждаются ни в комментаторе, ни в популяризаторе.
Голос Америки
Однажды, в самый разгар «холодной войны», в столичном прессклубе Соединенных Штатов нам, советским журналистам, в откровенной неофициальной обстановке, за стаканом коктейля со звонким названием «Кровавая Мэри», довелось спорить
Джозефа Маккарти уже не было в живых, но дух «свирепого Джо» еще бродил по стране, кладя на всю ее жизнь весьма ощутимые тени. И хотя, кроме спорящих, в помещении бара никого не было, чувствовалось: собеседники разговаривают с оглядкой.
За несколько дней до этого я посетил своего друга Поля Робсона у него в гарлемской квартире. Летом он был болен и его сбережения ушли в карманы врачей. Все, что он имел, было вывезено за долги. Из обстановки в квартире оставались лишь старый холодильник, маленький письменный стол, кресло, из сидения которого торчала мочала, да тахта, на которой Поль и лежал, так как еще не оправился после операции. В те дни блокада его, начатая маккартистами, достигла своей кульминации. Знаменитый певец, когда-то получавший за концерт по нескольку тысяч долларов, не мог петь даже бесплатно в негритянских церквах. Семья жила на заработок его жены Эсланды, писавшей корреспонденции в маленькие негритянские газеты… И вот в споре я привел этот пример:
— Это демократия? Свобода человеческой личности? Свобода слова?
Собеседники были недурными полемистами и за словом в карман не лазили. Но тут наступило тягостное молчание.
— Все это, конечно, страшное свинство, — произнес наконец один из них.
— Да, Робсон… Это совсем особый случай… За это нам приходится краснеть перед целым светом, — угрюмо сказал другой.
— Будем надеяться, что все переменится… И чем скорей, тем лучше, — добавил третий.
Повторяю, дух «свирепого Джо» еще бродил по Америке. Говорить такие слова, да еще в присутствии «красных», для репутации сотрудника буржуазной газеты было небезопасно. И все-таки среди тех, кто был в баре, не нашлось человека, который взялся бы защищать или оправдывать меры, принятые против великого певца, или сказал бы о нем худое слово…
И в самом деле, вряд ли найдется в современных Соединенных Штатах человек такой удивительной биографии и такой полной превратностей судьбы, как Поль Робсон.
Правнук одного из героев борьбы за независимость Соединенных Штатов, знаменитого пекаря Сайруса Бастилла, Поль — сын бывшего раба. Отец его — Уильям Дрю Робсон — в юности был рабом на плантациях Юга и бежал оттуда на Север, мечтая стать свободным человеком и получить образование. И он действительно его получил и стал священником в маленькой негритянской церкви. Скромный священник всегда внушал прихожанам, и прежде всего своим сыновьям, что негр во всех отношениях равен белому человеку. Братья Робсоны в ранней юности поклялись друг другу всей жизнью своей доказать, что это так, и добиваться этого.
Но история самой семьи Робсонов с трагической неопровержимостью показывает, что эта элементарнейшая истина гуманизма в Соединенных Штатах, увы, является крамольной. Отец певца, преподобный Уильям Робсон, возглашавший эту истину с амвона, в конце концов был лишен прихода и долгое время добывал себе пропитание тем, что работал ломовым извозчиком и был сборщиком золы. Старшего брата, Билла, в семье считали светлой головой. Он отлично учился в школе, но ректор Принстонского университета Вудро Вильсон, который, став потом президентом США, рекламировался как «адвокат демократии во всем мире», отказал Биллу в приеме в университет из-за цвета его кожи.
Младший среди братьев, Поль, с детских лет поражал окружающих своими исключительными и многообразными способностями. Он был одним из трех первых студентов-негров, которым удалось добиться в Америке государственной стипендии. Он отлично учился по всем предметам, был превосходным оратором. Студенты избрали его председателем своего дискуссионного клуба. Но преуспевал он не только в науках. Он стал одним из лучших бейсболистов Соединенных Штатов. И особенно отличался на ринге как боксер. Спортивные предприниматели сулили ему богатство, если он согласится стать профессиональным боксером. Но еще больше, чем спортом, блестящий студент Колумбийского университета увлекался сценой. Продолжая учиться, он стал одним из ведущих актеров экспериментальной театральной труппы, начал исполнять народные негритянские песни и исполнял их с таким мастерством, с такой глубиной и с такой силой, что впоследствии концерты его превращались в сенсационное событие не только на родине, в Соединенных Штатах, но и в Англии, куда он переехал на временное жительство в тридцатые годы.
Все творчество Робсона корнями уходит в народные толщи, питается соками жизни и как бы выкристаллизовывает в себе то бесценное, что веками создавал, копил талантливый, веселый, певучий, жизнерадостный и несчастный негритянский народ. Могучий голос необыкновенно широкого диапазона, удивительного звучания сочетается у него с незаурядным даром трагического актера. Робсон покоряет слушателей одновременно и силою голоса и редкостным мастерством игры.
Слава Робсона-вокалиста, Робсона — драматического актера, Робсона — исполнителя негритянских песен увеличивалась, как ком снега, сорвавшийся в весенний день с нагретого солнцем горного склона и вырастающий в буйную, могучую лавину.
Но это не вскружило голову молодому тогда артисту. Потомок славного Сайруса Бастилла, сын раба, непримиримый враг колониализма, этого отвратительнейшего пережитка минувших веков, он через африканских студентов, обучавшихся в Англии, укрепляет духовную связь с родиной своих предков, с порабощенными народами Африки. Он встречается и заводит дружбу с индийскими борцами за освобождение. В годы борьбы испанского народа с фашизмом он устремляется в Испанию. И чем больше втягивается Робсон в борьбу за действительное равноправие негров в Соединенных Штатах, тем большую ярость вызывает в нем колониальное угнетение вообще, тем чаще, тем пристальнее взор его обращается к Советской стране, где коммунисты создали небывалое еще в мире братское содружество больших и малых народов.
В 1934 году Робсон приезжает к нам и, вернувшись из гастрольной поездки в западный мир, заявляет, что в Советском Союзе он «…впервые ходил по земле с подлинным чувством человеческого достоинства».
Поль Робсон знает нашу страну не понаслышке. Во время поездок по ней он не только пел — он встречался со множеством советских людей разных профессий. Он разговаривал с рабочими в цехах, сердечно беседовал с артистами, писателями, общественными деятелями, изучал наши порядки. И именно то, что он увидел у нас своими умными, проницательными глазами, само наше социалистическое бытие сделало его другом Советского Союза, другом советских людей.