Символ Веры
Шрифт:
– Ни черта я не рад тебя видеть, - зло ответил Беркли, оценивший укол.
– Я прилетел, чтобы кое-что прояснить по поводу последнего Контракта.
Слово «контракт» он выделил с явной большой буквы, четко давая понять, о чем идет речь.
– Есть такое изобретение, называется «телефон» - кисло напомнил Риман.
– И другие, «телеграф» и все такое.
– Есть, но они не заменяют живого человеческого общения, - через силу улыбнулся Беркли.
– Кроме того твои отписки какие-то слишком короткие и замутные. Надо бы кое-что прояснить.
– Ну, спрашивай, что тебе непонятно, - сказал Риман.
–
– Во-первых, я не понял, что у тебя случилось в Шарме, - сразу перешел к делу Беркли.
– С негром из хавалы?
– Нет, позже, с «мара». Слушай, Ицхак, ты совсем сошел с ума от своих лекарств? Завалиться в одиночку к татуированным негодяям? Нет, я не против, если тебя там где-нибудь и пришили бы, но сколько после этого было бы проблем!
– Именно потому я и пошел к ним без лишнего сопровождения, - Риман попытался лучезарно улыбнуться. однако из-за пересохших губ вышло не очень эффектно.
– Я верил в тебя. Они, кстати, тоже.
* * *
«Какие все-таки интересные у них имена» - подумал Риман, глядя прямо в дуло громадного револьвера, что наставил на него «муравей» Франсиско Иштлилшочитль, вождь местной банды.
«Индейцы смешались с испанцами и получилось то, что получилось... Хрен выговоришь».
Иштлилшочитль был, как и почти все «мексы», очень худ и походил на скелет, обмотанный тонкой веревочкой - дитя многих поколений, которые никогда не ели досыта. Он явно выбился в командиры не так давно и потому еще не успел нездорово растолстеть, отъедаясь за все лишения короткого детства и нищей юности. Черно-синие, скверно исполненные татуировки покрывали все тело «мекса», обходя лишь область глаз и рта. В основном это были молитвы, исполненные с претензией на «готический» шрифт, а также всевозможные миниатюры, повторяющие в разных вариациях тему распятого Христа и скорбной Девы Марии. Окажись на месте Римана Беркли, американец не сдержал бы иронической ухмылки - за много лет азиатской жизни Фрэнк насмотрелся на действительно мастерскую роспись по телу китайских и японских мастеров. Но Риман сохранял олимпийское спокойствие.
Франсиско в свою очередь смотрел на белого, которого держал под прицелом, и удивлялся. Все люди смертны, и все опасаются Ее. Нет такого, кто не ощутил бы холодок при взгляде на ствол с другой стороны, противоположной рукояти. Но странный europeo не боялся. Вообще. И Франсиско видел такое впервые за все свои двадцать шесть лет. Этот человек с жужжащим ata'ud - гробом - за плечами или сумасшедший, или запанибрата с самой Смертью. В любом случае холодное спокойствие лысого ублюдка интриговало и удерживало от выстрела.
– Слышь, cabra, - начал Франсиско, опирая для удобства локоть на шаткий столик.
– Давай проясним. Ты заходишь на мою территорию. весь такой растакой. Требуешь со мной встречи. И сейчас снова требуешь! Не просишь, а выставляешь мне, без уважения, словно rey какой-нибудь!
Худой «муравей» вытянул руку, повернув револьвер плашмя и едва ли не тыча Риману в нос.
– А может мне тебя пристрелить, zorra blanca?!
Ицхаку до смерти захотелось сказать что-нибудь наподобие «спили мушку, сынок». Однако вслух он произнес нечто иное.
– Я действительно, видимо, не высказал должного уважения, - все так же хладнокровно и сдержанно сказал белый.
– Поэтому и только поэтому я забуду то, что ты сейчас сказал. То, как оскорбил меня. Но я забуду только один раз, поэтому не стоит повторять.
Риман говорил спокойно и размеренно, так что Иштлилшочитль поневоле замер, словно загипнотизированный, внимательно слушая.
– Что касается убийства, то не советую, - порекомендовал Риман.
– Это не принесет тебе пользы, один лишь вред. Ты ведь знаешь, кто я.
Франсиско знал, кто перед ним, но знал и то, что звук взводимого курка очень хорошо действует на людей. Сам по себе этот щелчок краток и выразителен, словно поступь Святой Смерти. И наглядно показывает, что теперь лишь одно слабое движение указательного пальца отделяет от гибели. Потому означенное действие «муравей» всегда оставлял напоследок. В этот вечер - тоже.
– И что, из тебя кровь не течет?
– осклабился Франсиско, взводя курок никелированного револьвера.
– Или ты умеешь останавливать пулю взглядом? Все знают, вы с El Scorpi'on ненавидите друг друга. Может быть, он скажет мне спасибо? Или выпишет чек?
– Да, он будет очень рад, - сказал Риман. И чуть наклонился, так, что ствол револьвера коснулся его лба, точно под краем шапочки-ермолки. Но он знает то, что знаешь и ты, очень хорошо знает...
– Знаю?
– удивился «муравей», он наморщил лоб, и татуировки на лице исказились.
– Что я знаю?
– Человек - это его репутация, - тихо сказал Риман.
– Человек лишь то, что о нем говорят и думают. О нем самом и его делах. И больше ничего. El Scorpi'on не любит меня и предпочел бы, чтобы меня не стало. Тогда он станет единственным хозяином «Деспера». Он будет тебе очень благодарен. Но это в душе...
Риман ткнул себя пальцем в область сердца, стараясь, впрочем, делать все размеренно, без резких движений.
– А вот здесь...
– все так же плавно палец переместился в область лба.
– Ему придется подумать о репутации компании. О том, что подумают и скажут люди. А они подумают, что можно просто так взять и пристрелить одного из офицеров конторы. И затем подумают - может быть стоит попробовать еще раз? А такие мысли это очень плохо для репутации и дела.
Риман откинулся назад и скупо усмехнулся прямо в черное дуло.
– Он будет тебе благодарен. Но все равно убьет тебя самым страшным образом, в назидание. Тебя, всех твоих помощников, всех твоих бойцов, тех, кто случайно оказался этом доме, тех, кто стоял снаружи и просто случайно проходил по улице, без исключения. Сколько бы это ни стоило, и сколько бы солдат не пришлось нанять. Потому что только репутация имеет значение. И только ее мы можем забрать с собой, на тот свет.
Риман перевел дух. «Мекс» молча смотрел на европейца.
– Поэтому ты можешь сделать одну из двух вещей, - перешел к делу Ицхак.
– Можешь спустить курок и посмотреть, на что пойдет мой напарник для сохранения репутации «Деспера». Или ты можешь...