Символы распада
Шрифт:
— Мы уже выслали туда группу сотрудников, — напомнил Потапов, — я вылечу сегодня вечером.
— Правильно. И позвоните своему эксперту. Пусть закругляется. Вообще, это была не лучшая идея, использовать его.
— Нам нужно дать ему время. Он может справиться.
— Нет. Завтра они все закончат, — жестко отрезал директор. — Достаточно и того, что мы натворили. Секрет ЯЗОРДов теперь уже не секрет, его сейчас наверняка осматривают представители финских спецслужб и их ученые.
— У них нет специалистов по ядерному оружию, — напомнил Потапов.
— Найдут. Не нужно на это рассчитывать. Выйдя от директора,
— Как у вас дела? — нервно спросил Потапов.
— Работаем, — невозмутимо ответил Дронго, — но если вы будете так часто дергать нас всех по пустякам, то это существенно затруднит работу. Ваш генерал уже слег с сердечным приступом.
— Заканчивайте, — холодно предложил Потапов. — Завтра вы все должны закончить.
— Это нереальный срок, генерал. Комиссия должна еще работать.
— Заканчивайте, — твердо повторил Потапов. — Все и так ясно. Разберутся без вас. Это приказ.
— Хорошо, — согласился Дронго, — если вы настаиваете, комиссия завтра закончит работу и вернется в Москву. А я останусь.
— Вы не поняли, Дронго, — сказал Потапов. — Вы вернетесь вместе со всеми.
— Что случилось? Неужели из-за этой находки в Финляндии? Ну так тем более мы должны узнать, кто был организатором этого преступления.
— Мы и так все узнаем. Такие вещи не обсуждаются. Вы вернетесь со всеми.
— А если завтра я найду убийцу?
— Что? Вы шутите?
— Нет. Я собираюсь завтра предъявить убийцу молодых сотрудников Центра. Думаю, что до завтра я успею.
Потапов молчал. Он собирался сначала пошутить, потом разозлился, но вдруг понял, что это может оказаться правдой, и поэтому молчал. Наконец секунд через сорок он сказал:
— Найдите убийцу. Я улетаю в Финляндию и завтра позвоню вам.
Генерал положил трубку и подумал про себя с невольным восхищением: «Неужели найдет?»
Поселок Чогунаш. 12 августа
Утром улетели Добровольский и Архипов, которых провожал Ерошенко. С самого утра у генерала Земскова сильно болело сердце, и врачи, работавшие в Центре, определили, что у него опасно поднялось давление. Земсков, однако, мужественно отказался госпитализироваться и, после того как ему сделали укол, направился в директорский кабинет.
Он представлял все последствия опасной находки финнов. Это, конечно, неслыханный, грандиозный международный скандал. Мало того, что полностью рассекречивалась вся информация о возможности существования подобного ядерного оружия, но теперь еще и весь мир мог уличить официальные власти страны в намеренном сокрытии от мировой общественности фактов его создания. Он понимал, что уже ничего не сможет сделать, даже если комиссия каким-то невероятным способом сумеет решить все проблемы и отчитаться сегодня вечером, как того требовал директор ФСБ. Все равно отставка самого Земскова уже предрешена, и ничто не сможет изменить этого обстоятельства. Именно поэтому он мужественно вышел на работу и решил досидеть этот последний день в кабинете Добровольского. О своем разговоре с директором ФСБ он никому не рассказывал.
Он даже не вышел к завтраку. Все было кончено, и его не особенно теперь интересовало
Земсков сидел, предаваясь тягостным раздумьям, когда в кабинет вошел дежурный офицер.
— С вами хочет поговорить эксперт. Он спросил, сможете ли вы его принять.
— Нет, — отмахнулся генерал, — не могу и не хочу.
Офицер вышел и спустя минуту снова вошел.
— Он настаивает. Говорит, что это срочно, и просит его принять.
— Ладно, — поморщился Земсков, — пусть войдет.
Офицер вышел, и Дронго вошел в кабинет.
— Добрый день, — вежливо поздоровался он, — я слышал, у вас проблемы с сердцем? Зачем же вы вышли на работу?
— Это не ваше дело, — взорвался генерал, — говорите, что вам нужно, и уходите.
— У меня тоже иногда болит сердце, — вдруг признался Дронго, присаживаясь напротив генерала, даже не спросив разрешения, — я знаю, как это больно, генерал. Простите, что я так обращаюсь к вам. Вы не виноваты, что один ЯЗОРД оказался в Финляндии.
— Кого это сейчас волнует, — скривил губы генерал, — все уже и так ясно.
— Ничего подобного, — убежденно сказал Дронго, — я думаю, мы можем указать организатора преступления или, во всяком случае, одного из главных действующих лиц и постараться вернуть и второй ЯЗОРД в Россию.
— Что? — ошеломленно посмотрел на него Земсков. — Вы можете сказать, кто был организатором этого хищения?
— Во всяком случае, я могу сказать, кто был главным действующим лицом кровавой драмы, которая длится в Центре вот уже два месяца.
— Кто? — забыв про сердце, вскочил генерал. — Кто это был?
— Через полчаса все соберутся в вашей комнате. Мне осталось выяснить последние штрихи. Если вы разрешите, я все расскажу вам через полчаса.
— Сегодня? — не верил услышанному Земсков.
— Ровно через полчаса, — невозмутимо подтвердил Дронго. — Я пришел сообщить вам об этом первому, чтобы вы не так переживали. Возможно, сегодня мы узнаем еще какие-нибудь новости о случившемся.
— Но вы мне сейчас можете сказать, кто именно? — настаивал генерал.
— Не торопитесь. Я же сказал, что должен еще решить несколько вопросов. Я иду к прокурору Миткину, а вы соберите всех через полчаса у себя.
— Хорошо, — согласился Земсков, подумав про себя, что этот эксперт, может, не так ненормален, как ему казалось до сих пор. И не такой уж наглый.
Ровно через полчаса в кабинете директора Центра академика Добровольского собрались все, имевшие отношение к этой проблеме. Не было только академиков Архипова и Добровольского, вылетевших в Москву. Во главе стола сидел Земсков. Рядом привычно уселся Ерошенко. На стульях в кабинете расселись Ильин, Левитин, Машков. На диване устроился академик Финкель. Рядом с ним — Шарифов, которого пригласили сюда по просьбе Дронго. У дверей сидели хмурые Сырцов и Волнов. На стоявший около дивана стул сел Кудрявцев, исполняющий теперь обязанности директора Центра вместо улетевшего Добровольского. Все ждали Дронго, который появился позже всех вместе с прокурором Миткиным. Прокурор прошел к стулу, который ему уступил Машков. Сам Машков пересел за длинный стол заседаний. Дронго сел рядом с ним. Все выжидающе молчали.