Символы распада
Шрифт:
Они проехали метров пятьсот, стремительно удаляясь от места их встречи, когда Френваль начал громко смеяться. Ревелли — Конти оглянулся назад и, не увидев автомобилей клиентов, тоже залился смехом. Водитель улыбался, а Полухин изумленно глядел на них, не понимая, чему они так радуются.
— Получилось, — радостно заливался Френваль, — все получилось.
Он довольно подмигнул своему компаньону.
— Надеюсь, там нет ничего опасного? — спросил Ревелли.
— Обязательно есть. Большой заряд взрывчатки. Если начнут рыться, то она рванет. Взрыв получится грандиозный. Правда, он не будет столь мощным и радиоактивным, как в случае с настоящим грузом, но это уже проблемы качества.
Они снова залились смехом. До Полухина стало наконец доходить, что эти двое провели арабов, всучив им другой товар. Все было разыграно как по нотам. Долгая задержка в пути, медленный спуск с холма, неожиданное известие по телефону и страх Френваля перед приближающимися стражами порядка. Все было разыграно как по нотам.
— Если они захотят проверить, то взлетят на воздух вместе со своей яхтой, — продолжал хохотать Френваль.
— Надеюсь, что так и случится, — поддержал его Ревелли. — Это избавит нас от утомительной процедуры объяснения с этими придурками.
— Куда сейчас?
— Быстрее в Палермо. Мой самолет уходит в Амстердам через два с половиной часа. Насчет денег ты знаешь, что делать. Передай Симиону, чтобы все сделал чисто. Деньги нужно провести через банковские счета уже завтра утром. Потом может быть уже поздно, если эти типы действительно решат, что нужно все проверить, и сумеют при этом не взлететь на воздух.
— Нужно было и с первым ящиком сделать то же самое, — с сожалением сказал Френваль.
— Нет. Тогда они не поверили бы во второй, — рассудительно ответил Ревелли. — Сейчас важнее сбежать куда-нибудь, чтобы нас не нашли, ведь через три дня на рога встанет вся полиция Европы. И эти ребята, если останутся в живых, тоже.
— А вдруг они применят оружие? — спросил Френваль. — Ведь первый ящик настоящий.
— Нет, — убежденно сказал Ревелли, — не посмеют. Они же не психи. Им нужно получить то, что они хотят. Зачем им устраивать побоище?
— Ну а если они психи? — продолжал настаивать Френваль.
— Я не знаю, — разозлился Ревелли. — Что ты у меня спрашиваешь? Мы сделали свою работу. Мы стали богатыми людьми, очень богатыми. А ты спрашиваешь меня о каких-то глупостях. Конечно, они могут сделать все что угодно. Но это не наше дело. Если я продаю пистолет человеку, то это не значит, что я должен бегать за ним по всем городам мира и следить, чтобы он не убил из этого пистолета своего врага. Во всем мире торгуют оружием. Это самый прибыльный бизнес на земле, Френваль. И ты об этом знаешь гораздо лучше меня. Откуда мне знать, зачем им это оружие? Может, они его действительно хотят применить, но это не мое дело.
— Мы никогда не торговали таким оружием, — напомнил Френваль.
— Значит, теперь будем торговать, — крикнул Ревелли. — И если завтра будет еще более опасное оружие, то мы будем продавать и его. Это не наше дело — зачем им такое оружие. Наше дело его продать.
— Ладно, — примирительно сказал Френваль, — не нужно кричать. Я просто подумал, что, если в Париже что-нибудь случится, это может докатиться и до Италии. А у меня ведь в Милане семья.
— Они не посмеют, — убежденно заявил Ревелли. — Ведь они не захотят выглядеть убийцами в глазах всего мира. Зачем им устраивать такую бойню? Они не посмеют. — Он достал платок, вытер лоб и добавил: — А свою семью ты можешь увезти хоть на Гавайи, хоть на Багамы. Ты теперь миллионер, Френваль, а это самое главное.
Палермо. Сицилия. 20 августа
— Я совсем по-другому представлял себе Сицилию, — признался Машков. Они сидели в летнем кафе.
— Ну да, — кивнул, улыбаясь, Дронго, — расхожие
— Нужно было взять кого-нибудь из Рима, — проворчал полковник. — Твой итальянский не настолько хорош, чтобы втолковать им, чего именно мы хотим.
— Боюсь, что, если бы я знал его в совершенстве, они тоже ничего бы не поняли, — возразил Дронго.
— Который час? — спросил Машков, отодвигая чашечку кофе.
— Уже пятый. Минут через двадцать нас будут ждать. Надеюсь, они все-таки что-то найдут.
— Не уверен, — пробормотал полковник. — Ты видел их сонные лица? Вообще, я понял одну истину. Нельзя приезжать в Европу по делам в августе. Все в отпуске, а у оставшихся сонное отпускное настроение. Боюсь, что наш визит на этот остров станет всего лишь туристической прогулкой.
— У них должны быть свои осведомители, собственная агентура, наблюдатели. Ну хоть что-то знать они должны. И потом, я очень рассчитываю на Полухина. Он наверняка будет сопровождать Ревелли в его поездке на Сицилию. Если, конечно, они прилетели на Сицилию. У Полухина очень запоминающаяся внешность. К тому же он не знает языков и сильно хромает при ходьбе. Не заметить такого невозможно.
— Если мы все рассчитали правильно, — возразил Машков. — Но, может быть, киллеры, которых он убрал, просто случайно вошли в отель, а мы на этом основании сделали ложные выводы.
— Нет, — возразил Дронго, — такого совпадения не может быть. Ведь из квартиры, которую снимал Ревелли в Париже, кто-то звонил в «Крийон», именно в тот самый номер, где жил этот самый Абдель.
— А ты обратил внимание, что ни у Интерпола, ни у полиции на него ничего нет? Я считал, что они работают лучше.
— Они просто расслабились. Эра великих террористов кончилась. «Красные бригады», ультралевые и ультраправые безумцы. Все это было хорошо в полярном мире, когда можно было при малейшей опасности скрыться по ту сторону «железного занавеса». Сейчас занавеса нет, великих террористов не осталась. Конечно, если они не поддерживаются мощными религиозными или государственными организациями.
— Неужели они пойдут на такое? — задумчиво спросил Машков.
— Обязательно пойдут. Вспомни, как их обмакнули с выборами, когда они фактически победили, а у них отняли победу. Если так называемый цивилизованный мир не придерживается общих правил игры в демократию, то почему мы должны требовать соблюдения этих правил у Абделя и его товарищей?
— Пойдем в комиссариат, — поднялся полковник, — ты опять начинаешь рассуждения на отвлеченные темы. А у нас конкретная задача.
Они поднялись и вышли из кафе. В Палермо было прохладно, ночью прошел дождь, и было приятно наслаждаться почти деревенской идиллией после судорожно-пыльного августовского лета в Париже. В комиссариате их принял Даниэль Бове, молодой комиссар полиции. Сначала они решили, что и он всего лишь исполняющий обязанности или заменяющий самого комиссара в его отсуствие. Но затем выяснилось, что Бове прибыл сюда из Неаполя и работает здесь уже второй год. Он был действительно молод, не больше тридцати пяти. К тому же он замечательно молодо выглядел. Буйная шевелюра, смущенная улыбка, какой-то молодой задорный взгляд, несмотря на опасную и сложную работу. Словно этот молодой человек еще не потерял способности улыбаться и любить жизнь, не превратился в циника, замкнувшегося в своей грязной работе.