Синдикат
Шрифт:
– Я приехала из Девенпорта, штат Айова. Это на Миссисипи. Трай-Ситиз? Слышали о таком? Рок-Айленд? Моулайн?
Я слышал о трех названиях: именно из Девенпорта приехал Бикс Байдербен – джазовый трубач, который, пока не спился в 1931 году, играл так, что стало невозможно слушать Поля Уайтмена. Рок-Айленд я знал по железной дороге, а в Моулайне выступал Барни. Но название «Трай-Ситиз» было для меня новым. Но я не стал ее беспокоить такими мелочами.
– Мой отец был мануальным терапевтом. Звучит так, будто он умер, но нет, он жив и здоров. Папа был мануальным
Я остановил ее.
– Как же он из костоправа превратился в руководителя радиостанцией?
– Даббл-Ю. Оу. Си – собственность Палмеров. «Мир мануальной терапии». Так же, как станция «Трибьюн», Даббл-Ю. Эн. Пи сделана для «Всемирно известной газеты». Понимаете? Вот там я себя и попробовала в первый раз, на радиостанции папы. Я читала в эфире стихи еще когда была девочкой. Когда стала старше, у меня появилась собственная программа для детишек – рассказы, сказки. Вот откуда у меня опыт, и вот почему я смогла, приехав в Чикаго, сразу найти работу на радио.
Имея отца в таком бизнесе, который мог подергать за нужные ниточки, это, вероятно, было совсем нетрудно.
– Мы с Джимми были очень близки, часто мечтали об одном и том же. Я хотела стать актрисой, а он – репортером. Еще детьми мы оба прочитали массу книг, и, думаю, это подогрело наши фантазии. Как и наши амбиции... Но так или иначе, это была мечта Джимми, папа же хотел, как вы уже, наверное, догадались, чтобы он стал мануальным терапевтом. Джимми провел пару лет, в колледже Огастена, изучая свободные искусства и планируя изучать журналистику, но папа захотел, чтобы он вернулся к Палмерам, а когда Джимми отказался, папа перестал давать деньги. И Джимми ушел из дома.
– Когда это было?
– Примерно полтора года назад... В июне 1932 года, я думаю. Сразу же, как он ушел из колледжа.
– А сколько вы уже в Чикаго?
– Год. Я надеялась здесь с ним увидеться...
– Чикаго – слишком большой город, чтобы повстречаться случайно.
– Сейчас я это уже знаю. А в Девенпорте и не догадывалась.
– Понятно. Но у вас была причина надеяться, что он приедет сюда?
– Да, он хотел работать во «Всемирно известной газете».
– В «Трибе».
– Ну да. Короче говоря, в любой газете Чикаго.
– И вы что думаете? Что, приехав в Чикаго, он обратился в поисках работы в разные газеты?
– Думаю, да. Я обзвонила все редакции, спрашивая, не работает ли у них Джеймс Бим, и всюду надо мной смеялись.
– Они думали, что вы морочите им голову.
– Почему?
– Джеймс Бим. «Джим Бим». Вам понятно?
– Нет.
– Это марка виски.
– А-а. Но я не имела это в виду.
– Ну да. А вот они, вероятно, имели. Он с вашей семьей не общался? С отцом, с матерью, с тех пор, как уехал летом 1931 года.
– Нет. Мамы
Я не знал, что и сказать. Немного поздновато было разыгрывать участие. Наконец заметил:
– Я вижу, что это только ваше личное желание – узнать местонахождение брата... Отец не принимает в этом участия.
– Да.
– Вы еще можете мне что-нибудь рассказать о брате, что помогло бы в его поисках? Она задумалась.
– Он уехал, забравшись в товарняк. По крайней мере, так он собирался сделать.
– Понятно. Немного для начала.
– Но вы ведь попытаетесь?
– Конечно. Но я ничего не могу вам гарантировать. Могу проверить газеты и, может быть, поспрашиваю народ в Гувервиллях.
– А почему там?
– Наивный мальчик в случае неудачи мог попасть к бродягам или в какой-нибудь притон. Если вообще выжил... Но он ведь мог попасть на товарняке и в какое-нибудь другое место. Хотите знать, что я думаю?
– Говорите.
– Приехав сюда, он попытался найти работу, но не нашел ничего. Потерпев фиаско, не рискнул вернуться домой и двинулся странствовать. Мне представляется, что он путешествует по железной дороге, знакомясь со страной. Дай Бог, чтобы он вернулся в лоно семьи. Но думаю, что когда это произойдет, он будет уже взрослым мужчиной.
– Почему вы это говорите, мистер Геллер?
– Нейт. Говорю, чтобы сберечь ваши деньги. Я возьмусь за дело, если вы настаиваете, но думаю, будет лучше, если вы оставите все как есть.
Не колеблясь, она ответила:
– Пожалуйста, беритесь.
Я пожал плечами, улыбаясь:
– Считайте, что взялся.
– Великолепно! – заключила она, ее улыбка осветила комнату.
– Моя такса – десять долларов в сутки. Я буду заниматься этим по меньше мере в течение трех дней, так что...
Она уже рылась в сумочке.
– Здесь сто долларов.
– Это очень много.
– Пожалуйста, возьмите. Это...
– Я не могу.
– Пожалуйста.
– Ну просто не могу.
– Пожалуйста.
– Ладно, заметано.
– Прекрасно!
– Послушайте, у вас есть адрес? Где я могу вас найти?
– Я снимаю студию на Ист-Честнат. У нас есть телефон. – Она назвала номер, я его записал.
– Это в Тауер Тауне, верно? – спросил я.
– Да. Смотрю, вы не удивлены? – спросила она игриво.
– Нет, – отрезал я. Район Тауер Тауна был чикагским вариантом Гринвич-виллиджа, пристанищем городской безумной богемы. – Скажите, а как случилось, что вы пришли именно ко мне?
Она взглянула на меня с таким простодушием и невинностью, что я сразу и не осознал, как давно я разуверился в существовании чего-либо подобного на всем белом свете, а уж тем более в Чикаго.
– Вы были первым в телефонной книге, – объяснила она. Потом встала. – Должна бежать. После обеда у меня две части в «мыльном» сериале.
– В каком?
– "Торговый центр".
Это происходило в студии Эн Би Си; студии Си Би Эс находились в Ригли-билдинг.
– Позвольте вам помочь, – предложил я, выходя из-за стола.