Синдикат
Шрифт:
– Что пишут газеты?
– Что этот Зангара пытался застрелить Рузвельта.
Он слегка улыбнулся:
– Хорошо.
– Я подумал, что, может быть, и вы сочтете, что так будет лучше. Это одна из причин, по которой я держу язык за зубами.
– О чем?
– Помните того садовника, которого я подозревал? Я еще хотел, чтобы вы спросили у зятя, нанимал ли он его?
Сермэк кивнул.
– Так вот, я не проверил все тщательно до конца. Это еще одна моя ошибка. Без сомнения, ваш зять нанимал садовника, но человек, которого я видел за стрижкой изгороди около дома, выдавал
Сермэк молчал.
– Я прошлой ночью побывал в тюрьме. Слышал историю Зангары. Не так уж много он и говорит, но, вероятно, будет настаивать на своем. Я понял это по его глазам.
– Считаешь – его послал Нитти?
– Да, и вы думаете так же.
Сермэк медленно и тяжело дышал.
– Меня наняли, чтобы этого не произошло, – продолжал я. – Но я не справился. Но одна из причин, по которой меня наняли воспрепятствовать покушению вашу жизнь, была избежать плохой прессы. Если станет широко известно, что вас ранила пуля, выпущенная Синдикатом, это не послужит интересам бизнеса моего клиента.
Сермэк заметил:
– Мне это тоже ни к чему.
Я пожал плечами.
– Ну что ж. Тогда я держу в глубоком секрете личность вашего садовника, а вы для всех станете героем, несмотря на то, что половина очевидцев-свидетелей показала, что Зангара стрелял прямо в вас. Между прочим, вы на самом деле такое сказали президенту?
Он посмотрел озадаченно.
– Что сказал?
– Газеты пестрят вашей фразой: «Я рад, что вместо вас оказался я».
Сермэк засмеялся.
– Полная чушь.
– Однако для вашего общественного имиджа неплохо.
Он подумал и сказал:
– Меня выбрали отмыть репутацию Чикаго, Геллер. Выбрали, чтобы я был мэром на время этой чертовой Всемирной выставки. И я им непременно буду.
– Успокойтесь, Ваша Честь.
– Потребуется нечто большее, чем одна дерьмовая пуля, чтобы свалить меня – толстокожего старого пьяницу. Возвращайся и скажи там всем в Чикаго, что я выкарабкаюсь.
– Но только это и ничего больше, – отрезал я.
– Правильно, – согласился он. Дверь открылась, и появился Баулер.
– Президент у подъезда; мистер Геллер, не возражаете...
Я, было, пошел прочь, но Сермэк предложил:
– Почему бы тебе не остаться?
– О'кей, – согласился я.
Баулер явно нашел это странным, но промолчал и вышел.
Сермэк сказал:
– Я сейчас с удовольствием съел бы кусок мяса.
– Несмотря на то, что желудок так болит?
– Ну да, и я не почувствую его вкуса. Но съесть мяса я могу много.
– Или печенку с клецками?
– Вот это идея. Думаю, это должно было бы заткнуть эту проклятую дырку.
По коридору прокатились аплодисменты: медсестры наконец-то, смогли поприветствовать того, кого они дожидались. Впрочем, обошлось без пения и танцев.
Войдя, Баулер придержал дверь, и президент Рузвельт вкатился в своем кресле-коляске с широкой улыбкой и многочисленными сопровождающими лицами, среди которых были два врача и агент Секретной службы.
Рузвельт в кремовом костюме выглядел подтянутым и загорелым, но, невзирая на патентованную улыбку,
– Выглядите отлично, Тони! – воскликнул президент, подкатывая к кровати и протягивая руку, которую Сермэк исхитрился пожать. – Знаете, главное – как можно скорее подняться на ноги.
– Надеюсь, что скоро встану, – сказал Сермэк; его голос звучал подозрительно слабее, чем только что, когда мы разговаривали. – Надеюсь встать к моменту вашей инаугурации.
– Хорошо, но уж если не сможете к этому времени, тогда немного позже мы обязательно встретимся в Белом доме.
– Будем считать, что это свидание скоро состоится, мистер Президент...
Рузвельт мельком взглянул на меня.
– Я вас знаю, – сказал он.
– Не думаю, сэр, – заметил я.
– Это вы прошлой ночью обратились ко мне и попросили подождать Тони.
– Да, это был я.
– Я хочу пожать вашу руку.
Я подошел и пожал его руку; рукопожатие было крепким.
– Ваша сообразительность спасла Тони жизнь, – заметил он. – Как вас зовут?
Я назвал себя.
– Вы работаете в полиции Чикаго?
– Работал. Сейчас я частный сыщик. Прошлой ночью был телохранителем, – добавил я, помедлив. – Меня окружают, мистер Геллер, отличные люди. Но что можно сделать с вооруженным сумасшедшим? Боб Кларк из Секретной службы, один из лучших специалистов, был там и тоже ничего не мог предпринять, к тому же его самого ранило. К счастью, он отделался лишь царапиной. Знаете, не так давно он сопровождал одного из ваших чикагцев в тюрьму в Атланту. Мистера Аль Капоне. Хотя я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас двоих вращался в тех же кругах, что и тот парень...
Рузвельт улыбнулся каждому из нас в отдельности. Мы с Сермэком ответили ему тем же, но хотел бы я знать, устроил ли Рузвельт просто небольшой розыгрыш или он был в курсе связей Сермэка и Капоне и намекнул на то, что вчерашняя ночная перестрелка – на совести Чикаго.
Во всяком случае, Сермэк немедленно сменил тему.
– До того, как вы приехали в город, – сказал он Рузвельту, – мы тут славно пообщались с Джимом Фарли.
Рузвельт с удивлением посмотрел на него.
– Да, Джим об этом упоминал. Я говорил с ним сегодня довольно долго – он передает вам наилучшие пожелания.
– Мы говорили о зарплате школьных учителей в Чикаго, которым так долго не платят жалованье.
Рузвельт кивнул.
– В течение двух лет в Чикаго затруднения со сбором налогов. Большой Билл оставил нам форменную кашу. Вам это известно, мистер Рузвельт. Я надеюсь, что вы поможете нам получить от Корпорации реконструкции финансов кредит, чтобы выплатить учителям задержанное жалованье.
Рузвельт нехотя улыбнулся; мне показалось, что я заметил мелькнувшее на его лице удивление. Удивление бесстыдством Сермэка косить политическое сено, пользуясь своим положением. Сермэк буквально припер его к стене: теперь пресса пустит слух о бескорыстной просьбе человека на больничной койке, получившего пулю вместо президента – и у Рузвельта не останется, по сути, выбора, как только сделать все, чтобы эту просьбу выполнить.