Синдикат
Шрифт:
Я думал о Мэри Энн, спавшей где-то рядом, может, даже за соседней дверью. То я хотел пойти к ней, то желал, чтобы она пришла ко мне.
А то я вообще не хотел иметь с ней никаких дел (во всяком случае, не в комнате брата, не в его постели). Мне от этого было бы не по себе, хотя ни за что на свете я не смог бы объяснить – почему.
Глава 23
Меня разбудил гром.
Я сел на постели. В окна хлестал дождь, барабаня по стеклам так, что они дребезжали. Взглянув на свои часы на маленьком столике рядом
Грохот стоял ужасающий.
– Натан?
Я оглянулся: Мэри Энн, все еще в голубом халате, обхватив себя руками как бы в поисках спасения, пробежала через комнату прямо ко мне. И крепко ко мне прижалась, вся дрожа.
– Это всего-навсего град, детка, – сказал я.
– Пожалуйста. Отойди от окна.
Внизу на лужайке собирались градины. Господи, да они в самом деле были размером с бейсбольный мячик. Одна градина отскочила от подоконника, и я последовал совету Мэри Энн.
Мы стояли рядом с кроватью, и я обнимал ее.
– Можно я лягу с тобой под одеяло, – попросила она. Попросила, как ребенок. Тут не было надуманного предлога – она на самом деле испугалась.
– Конечно, – ответил я и закрыл дверь. Она устроилась в постели рядом со мной, тесно прижавшись, и постепенно перестала дрожать. Град продолжался еще добрых двадцать минут.
– Ты меня прости за сегодняшнее, – сказала она. Из-за грохота за окном я едва разбирал, что она говорит.
– Мы оба вели себя по-детски, – ответил я.
– Думаю, что я, наверное, просто сноб.
– Все не без греха.
– Я очень люблю тебя, Натан.
– Любишь?
– Да, очень.
– Почему?
– Не знаю. А ты знаешь, почему меня любишь?
– Если отбросить сексуальное влечение? Тоже не знаю.
– Мне с тобой безопасно, Натан.
– Это же прекрасно, – сказал я, думая о том же.
– Ты сильнее меня. И видишь мир таким, какой он есть.
– В силу моей профессии, а ты видишь его как-то по-другому, и ты не одна такая.
– Думаю, я всегда смотрю сквозь розовые очки.
– Что ж, по крайней мере, на сей счет ты не заблуждаешься. А это значит, что ты большая реалистка, чем думаешь.
– Да ведь всякий, кто глядит на мир сквозь розовые очки, – реалист. Ведь именно поэтому он их и надевает.
– Что ж, смелей, Мэри Энн. Пока, без сомнения, жизнь тебя гладит по головке. И отец у тебя, кажется, отличный парень.
– Да, он просто удивительный.
– И, очевидно, с братом у тебя было все хорошо, иначе ты бы и не подумала нанимать меня для его поисков.
– Верно. Мы с Джимми были очень друг к другу привязаны. Иногда я даже могла лежать с ним в постели, рот как сейчас с тобой. И ничего тут плохого не
– Знаю.
– Конечно, ты знаешь – ведь я только с тобой одним и была вместе. Уж тебе-то известно, что я говорю правду.
– Знаю.
– Но мы с Джимми... единое целое. Папа замечательный, но он может быть холодным. Каким-то официальным. Наверное, это присуще доктору, как я думаю. Но в точности не уверена. У меня ведь не было матери. Я росла, не представляя, какая она, – она умерла, когда родила меня и Джимми. Иногда, обычно по ночам, я из-за этого плакала. Не часто – пойми меня правильно – я ведь не истеричка какая-нибудь. И к психиатру я хожу просто для того, чтобы лучше понимать себя, – для актрисы ведь это полезно, ты согласен?
– Конечно.
– Папа рассказал тебе об аварии? Как он сжег руки?
– Да.
– Это ведь моя вина. Он тебе это рассказал?
– Нет...
– Я видела ту машину. Я увидела, как она на нас мчится, и со мной сделалась страшная истерика. Я вцепилась в папину руку, и, думаю (хотя, кроме Джимми, никому этого не говорила), думаю, потому папа и не смог избежать столкновения.
– Мэри Энн, а ты с отцом никогда об этом не творила?
– Нет. По-настоящему – нет.
– Послушай. Ту машину вел пьяный водитель. Без всяких огней, как сказал твой отец. Это правда?
– Да, – согласилась она.
– Так вот – никто, кроме этого парня, в случившемся не виноват. И даже если твоя вина и состояла в чем-то, ты была еще ребенком. Ты перепугалась, ну так что? Пора об этом забыть.
– Психиатр говорит то же самое.
Град перестал, но дождь все продолжался.
– Он прав, – заметил я.
– Я хотела тебе об этом просто рассказать. Не знаю почему, но хотела. Это нечто, чем я хотела с тобой поделиться. Именно «поделиться» – вот точное слово.
– Я рад, что ты рассказала. Не люблю секретов.
– Я тоже не люблю, Натан.
– Да?
– Я знаю, почему люблю тебя.
– В самом деле?
– Ты честный.
Я громко рассмеялся:
– Меня еще никто не упрекал за честность.
– Я о тебе читала в газетах. И когда сказала, что пришла к тебе в офис, так как ты был первым в телефонной книге, это была только половина всей правды. Я сразу узнала твою фамилию и вспомнила, что ты ушел из полиции после перестрелки. Расспросила об этом кое-кого из друзей в Тауер Тауне, и они сказали, что слышали, будто ты ушел, не захотев играть в нечестные игры.
Прозвучало так, будто в Тауер Тауне могут обсуждать подобную чепуху.
– Но это ведь так? И на суде на прошлой неделе ты сказал правду. А все потому, что ты честный.
Я слегка сжал ее за плечо, самую малость, но так, чтобы она обратила внимание.
– Слушай, Мэри Энн. Не делай из меня того, кем я, на самом деле, не являюсь. Когда смотришь на меня, не надевай розовые очки. Наверное, я отличаюсь от многих известных людей, но и я – не воплощение честности, совсем нет. Ты меня слушаешь?