Синеглазка или Не будите спящего медведя!
Шрифт:
Набрав номер, назвал консьержке фамилию и, войдя в чистый, ухоженный холл, вместе со мной поднялся на пятый этаж. На площадке было всего две двери, и рокер уверенно толкнул ту, что находилась напротив лестницы.
А за второй, как я поняла, Анна Сергеевна живет. Наверное, надо будет потом заскочить к ней перед уходом и узнать, не нужно ли чего. Олег Геннадьевич сказал, что рана вроде бы несерьезная, но все-таки…
– Проходи, Риш, – видя мою нерешительность, финансист уверенно втолкнул меня в просторную прихожую. И усмехнулся многозначительно,
– Я, млять, все слышу! – послышалось из глубины квартиры недовольное ворчание, которое вместо отрицания наоборот, только усилило сравнение директора клуба с упомянутым зверем. – Ромыч, давно по морде не получал?
– Какие мы грозные, – едва слышно хохотнул рокер, стягивая с ног высокие ботинки на толстой подошве и со шнуровкой. Я сняла свои ботиночки и уже стягивала куртку, оглядываясь по сторонам.
Если честно, на логово, точнее берлогу мрачного, не выспавшегося медведя обстановка походила меньше всего…
Светлые стены, высоченные потолки, яркий свет, умноженный зеркалами огромного шкафа-купе, что стоял справа от входной двери и служил стеной, отделяя прихожую от основного помещения. Слева тянулась длинная стенка с вешалками, на которых Рома и пристроил мой рюкзак, заодно крикнув:
– Мих, ты хоть футболку нацепил?
– На кой хрен? – раздался ответ, полный удивления. Финансист хмыкнул, с трудом сдерживая смех, глядя на меня:
– Да я вообще ни один тут приехал, как бы!
Раздался шум, похожий на то, будто кто-то внезапно что-то уронил… Что-то большое и очень тяжелое!
Роман Евгеньевич некультурно заржал, слушая приглушенные, удаляющиеся ругательства.
А я… я пошла по широкому коридору-прихожей, стараясь сильно удивляться. Но честное слово, это не рокеры, а постоянный, непрекращающийся, самый настоящий детский сад! И как им только не надоедает подкалывать друг друга?
Как оказалось, квартира Михаила Александровича представляла собой студию. В конце коридора, слева, обнаружилась единственная дверь, а за ней помещение уходило резко вглубь, образуя небольшую кухню, отделенную от общей комнаты массивной, широкой барной стойкой из искусственно состаренного дерева.
За ней-то и обнаружилась описанная ранее проблема.
В стене между шкафчиками торчал одинокий гвоздь, а под ним, возле столешницы, усеянной осколками белого когда-то набора посуды, стоял небольшой прямоугольный шкаф из такого же материала. Желтовато-коричневое дерево гарнитура здорово сочеталось с современной плитой из стеклокерамики и прочей дорогой и качественной бытовой техникой, включая огромный, высокий хромированный холодильник.
И темный кафель на полу, заваленный осколками, фарфоровым крошевом, отколотыми ручками и другими деталями некогда красивой посуды…
Как там Олег Геннадьевич говорил? Эверест из осколков?
Боюсь, точнее и не скажешь!
– Да уж… – невольно вырвалось у меня. Признаться честно, я не особо поверила,
К моему огромному облегчению. Правда, фронт работ пугал. Немного!
– Эпично, да? – послышался позади меня тяжелый вздох, такой уже знакомый. – Привет.
– Здравствуйте, – оглянувшись и увидев директора, который подошел, сунув руки в карманы синих спортивных штанов, поздоровалась… и не удержалась от вопроса. – Как же вас так угораздило?
– Не спрашивай, Риш, – откровенно поморщился рокер, что и на рокера-то был не совсем сейчас похож, без привычной просторной футболки с каким-нибудь рисунком. Вместо нее была обычная спортивная, черного цвета, почти обтягивающая довольно-таки рельефный торс и широкие плечи…
Я торопливо отвела взгляд. Вытащив из кармана резинку, стянула волосы в пучок. И, подумав, сняла джинсовку. Отложив ее на край стойки, закатала рукава тонкого джемпера и, подумав, попросила:
– Михаил Александрович, а какая-нибудь коробка у вас есть? Ненужная, чтобы осколки убрать.
– Где-то на балконе должна быть, вроде, – почесал затылок мой начальник и направился к окну, ближайшему к кухне. Их всего было два, и оба имели двери на общий балкон, а между ними к стене крепилась здоровая шведская стенка с турником и боксерской грушей немаленького размера.
Значит, в своих наблюдениях я тогда действительно не ошиблась…
Пока Михаил Александрович искал требуемое, Роман оперся на стойку и закурил, пододвинув к себе круглую пепельницу, а я потихоньку огляделась. Студия, как я и предполагала, действительно была огромной. И очень светлой.
Если смотреть из кухни, то прямо напротив нее вдоль всей стены тянулись зеркала встроенной гардеробной, отражая свет многочисленных лампочек на потолке. На полу лежал темный ламинат, в левой стене, как я уже говорила, были два окна в пол, едва прикрытые легкой тюлью, а прямо посреди комнаты стоял угловой диван. Длинный, с высокой спинкой и широким сидением, слегка извитый, волнистый, я бы даже сказала, перетянутый темно-коричневым велюром. Возле него стоял стеклянный журнальный столик с подсветкой, а напротив, на стене висел большой плазменный телевизор. Узкие, высокие колонки домашнего кинотеатра стояли прямо на полу.
В углу же между техникой и гардеробной виднелась винтовая лестница из того же состаренного дерева, уходящая куда-то наверх, на второй этаж… или мансарду?
– Хоть бы вытяжку включил, – недовольно буркнул Михаил Александрович, закрывая балкон. Шлепнув ладонью по выключателю в стене, справа от окна над самой столешницей, он поставил на стойку большую коробку из плотного картона. – Подойдет?
– Вполне, – я кивнула, автоматически переводя взгляд на верхнюю часть стойки, где после включения заработал не только встроенный вентилятор, вытягивая дым, но и зажглись лампочки под защитным стеклом.