Сингомэйкеры
Шрифт:
– Раздевайся здесь, – сказал я, слабо упираясь.
Она хихикнула снова.
– А что ты еще не видел?
– Ты умеешь показывать по-разному, – вывернулся я с ответом, – уж и не знаю, где тебя такому научили.
– Все сама, – заверила она горячо, – все сама! Вот такая я талантливая.
Она протащила меня через двор к зданию на другой стороне сквера. Я отшатнулся было от вывески, в которой сказано что-то про экстремальную хирургию, но Эмма пищала, толкала, пихала, тащила и волокла, пока не всобачила в просторный
Из-за стола поднялся моложавый человек в белом халате, крепко пожал мне руку.
Эмма прощебетала весело:
– Сергей, здрастьте!.. Вот еще один все хочет к вам попасть, да все стесняется. Молодой ищщо, как он говорит по наивности.
Медик окинул меня быстрым цепким взглядом, глаза смеялись, кивнул на кресло:
– Садитесь.
Я с неловкостью сел, тут же спинка начала мягко отодвигаться. Я хотел встать, но рука медика удержала, а Эмма сказала весело:
– Не дергайся! Щас тебе пузико вскроем, кишки вытащим, посмотрим на свет…
– Какая ты кровожадная, – сказал медик укоризненно. Улыбнулся мне: – Не обращайте на нее внимания, она всех пугает. Какие проблемы?
– Да нет проблем, – пробормотал я.
– Что хотели бы изменить?
– Да тоже вроде бы все в порядке, – ответил я, – но раз уж такая мода всех охватила, то не хочу отставать. Посмотрите сами. Но чтоб не во вред и чтоб р-р-раз и готово.
Он взялся за мою голову, ощупывал и медленно поворачивал, всматривался, снова щупал, прямо всего измацал и исщупал, даже за уши подергал и нижней челюстью подвигал, словно я корова, перетирающая траву в хлеву.
– Можно подправить подбородок, – проговорил он задумчиво.
– А что с ним? – спросил я испуганно.
– Все в порядке, – успокоил он, – нормальный подбородок. Но можно сделать массивнее и чуть выдвинутее. Говорят, это свидетельство характера, упорства и силы воли.
Эмма подсказала ехидно:
– И сексуальной мощи, и сексуальной мощи!
– И сексуальной мощи, – подтвердил врач. – Что, как вы понимаете, сейчас куда важнее, чем быть умным или благородным.
Я покачал головой.
– Имплантаты? Не хочу.
– Какие имплантаты? – удивился он. – Имплантаты, если тяжелые случаи. Когда челюсти практически совсем нет. А вам пару инъекций рестилайна, и подбородок будет как у Габсбургов! Или Гогенцоллернов, не помню. Только челюсти их помню.
– Не хочу, как у Гогенцоллернов, – сказал я.
– Тогда как у Габсбургов, – предложил врач.
– И как у них не хочу, – ответил я.
– Тогда просто подкорректировать овал?
– А что… это долго?
– Всего пятнадцать минут, – воскликнул врач.
– Ну… если в самом деле это так просто…
Правда, еще минут пятнадцать пришлось отдать на анестезирующие пластыри, после которых я уже не чувствовал уколы. Их оказалось больше, чем пара, но посчитать не смог, Эмма заглядывала то с одной стороны, то с другой, корчила рожи и показывала жестами, что вот-вот кончусь в жутких мучениях.
Глава 16
После корректировки подбородка уломали еще и на инъекцию стволовых клеток. Теперь мозг работает интенсивнее, про отдых молчит, высыпаюсь за пять часов, а из минусов, пожалуй, лишь то, что другие считают огромным, даже огромаднейшим плюсом: потенция выросла, все время хочется трахаться, в мозгу то и дело скабрезные мысли.
Будь я Васей-слесарем, я бы только гордился, что вот потрахал свою, заглянул к соседу и трахнул его жену, потом вышел на улицу и поимел бабу из соседнего подъезда и сразу готов еще кого-нить, вот такой сексуальный богатырь, но лично меня, такого умного, это отвлекает, уже дважды бегал в ванную и вручную сбрасывал лишнее, очищая мозги.
Увы, нет пока такого средства, чтобы повышало потенциал либо мозгов, либо гениталий: одна и та же порция крови ходит по кругу по телу. Правда, если сделать инъекцию стволовых Васе-слесарю, то вряд ли с ходу начнет в уме решать интегральные уравнения.
Эмма всякий раз поглядывает хитренько, когда выхожу в коридор, хитренько и заинтересованно, все знает и все понимает, во взгляде ожидание, но если от меня чего ждут, то хрен получат. Здоровый мужской рефлекс: делать противоположное тому, что женщина из тебя выжимает. Это на службе делаю то, за что платят, но в быту всегда наоборот, такая защитная мера.
– И как себя чувствуете, Женечка? – поинтересовалась она таким сладеньким голосом, что я воочию увидел ее головку с растрепавшимися длинными волосами на моей подушке. – Ничто вас не тревожит, ничто жить не мешает?
– А вот ничто, – ответил я нагло. – Ну совсем ничто!
– Значит, не подействовало, – сказала она огорченно. – Говорят, в преклонном возрасте хоть подсаживай эти стволовые, хоть нет – результат один.
– Да-да, – подтвердил я, – это точно. А что, хочешь сравнить до и после?
Она скромно опустила веки.
– Ну… интересно. А то про всякое наслышана…
– Любопытство кошку сгубило, – напомнил я.
– Я не кошка, – ответила она обиженно. Подумав, уточнила: – Я скорее собачка.
– Какой породы? – спросил я с подозрением.
– А какой ты хочешь? – поинтересовалась она. Добавила сразу: – Вообще-то могу быть любой, только скажи.
– Настоящая женщина, – похвалил я. – Знаешь, будем считать, ты меня дожала. Ко мне поедем? Или к тебе?
– Лучше к тебе, – сказала она. – Безопаснее.
На очередной планерке, что проходила буднично и в привычном штатном режиме, Глеб Модестович в конце концов отодвинул бумаги в сторону, оглядел собравшихся в его кабинете поверх очков.