Синие берега
Шрифт:
Оказывается, к присутствию женщины нужно привыкнуть. Если, конечно, это не просто так... А Мария - не "просто так", - понял он окончательно. И это плохо. Очень плохо. Он должен быть весь в войне. Тут сердцу делать нечего.
– Андрей, я не обманываюсь в тебе? Ведь не обманываюсь?
– Она не ждала ответа, подумала, что ответить нелегко, и не нужно отвечать.
Андрей вслушивался в ее голос, в ее слова, которые ничего общего не имели ни со сторожкой, в которой спали бойцы, ни с тем, что еще предстояло этой ночью. Он должен быть весь в войне, подумалось
Он остановился, будто всматривался во что-то. Холодная ночь. Опасная ночь. Полная неопределенности ночь. Прекрасная ночь.
– Валерик, подымай всех...
3
Лесом, лесом шли, как объяснял усач дорогу. "Дорогу?
– усмехнулся Андрей.
– Дорогу куда?.." Почему он решил, что идет именно туда, где соединится с частью Красной Армии? "Рама" подсказала? Но ни одного выстрела не слышал он, пока рота шла в этом направлении. Он покачал головой.
– Правда, то тут, то там натыкались они на следы боев. Как знать, может, тоже придется ввязаться в бой и какое-нибудь другое подразделение остановится возле них, убитых, среди оружия, касок, котелков...
Все еще было темно.
Андрей услышал сердитый бас Пилипенко.
– Не жрамши сколько, - напоминал он кому-то. Тот, к кому обращался, молчал.
– В брюхе пусто, как в фляжке, из которой выдули самогон... И не наврал рыжий Данило: харч поминай как звали. Каши бы!..
– Какой?
– насмешливо подал другой голос. "Петрусь Бульба, - узнал его Андрей.
– С Бульбой, значит, говорит".
– Какой? Какой хотишь! Пшенной, или гречневой, или рисовой, овсяной. Перловой. Кукурузной. Манной. Все равно, Хоч из опилок!..
Андрей тоже почувствовал необоримое желание есть. "И правда, хоть из опилок, но каши бы..." И забыл, подумалось, как пахнет хлеб. А у хлеба запах, а вот какой - забыл. И он стал думать о белых булках, ржаных кирпичиках, и представлял их себе, вкусные, божественные.
"Где ж речка, и мост, и водянка, о которых говорил усач, - тревожился Андрей.
– Повернули же от сторожки точно на восток. Не наврал усач? До сторожки все было так..."
Попали в такую гущину, что продвигаться стало невозможно.
– Держаться кучно!
– то и дело напоминал Андрей невидимым бойцам. Не отставать! Затеряется кто, пропал...
А ночь, как замороженная, не клонилась к рассвету. Должна же когда-нибудь кончиться тьма, как кончается лес, как кончается поле и начинается что-то другое!
– Семен, ты где?
– Тут, - отозвался Семен. Он был в нескольких шагах от Андрея.
– Помаленьку, а надо пробираться, а? Нельзя застревать.
– Перекличку бы!
– Да, - согласился Андрей.
Никто не отстал. Саша и Мария откликнулись вместе. "Вот
– Парень последит, чтоб не отбилась".
Они шли сквозь голубоватую темноту, Саша и Мария, почти касаясь плечами.
– Ты совсем отвернулась от меня, - упавшим голосом сказал Саша.
– Что ты, Сашенька, миленький...
– Отвернулась, Марийка. И чувствую, и вижу это.
– Плохо, Сашенька, чувствуешь, плохо видишь.
Саша шел не останавливаясь, нигде не сворачивая, не пригибаясь там, где разросшиеся ветви перебросились с одного ствола на ветви другого ствола, он шел прямо, будто отстранил от себя деревья и дорога свободно открывалась перед ним.
– Сашенька, смотри, глаза выцарапаешь.
– Мария взяла его за руку. Поосторожней, смотри...
Несколько минут оба молчали. Мария все еще не отпускала руку Саши.
Саша, сбавляя шаг, обернулся к Марии, собрался что-то сказать.
– Скажи, Марийка, у тебя есть что с командиром?
– произнес он надломленным голосом, даже перестал дышать.
– Я так это... просто...
– И не так и не просто, Сашенька.
– Он почувствовал, рука Марии дрогнула, пальцы разжались и выпустили его руку.
– Ты хорошо относишься ко мне, оттого и спрашиваешь, а не так и не просто...
– Оттого, Марийка...
– покорно согласился Саша.
– А не ответила.
Саша ждал, что она скажет. Она молчала.
– Есть, - сказала одними губами, но Саша отчетливо слышал ее слова. И не знаю, с чего взялось это. И ты ведь не знаешь, с чего берется такое?..
Саша молчал.
Словно что-то тяжелое внезапно обрушилось на обоих.
Мария уловила, теперь шел Саша ссутулившись, каким-то задыхающимся шагом, как недавно в сторожку шел. Сердце сжалось у нее, даже слезы, чувствовала, выступили на глазах.
– Сашенька...
– ласково провела рукой по его плечу. Плечо не отозвалось на ласку, по-прежнему ссутуленное, опущенное, оно, должно быть, и не чувствовало ее руки.
– Сашенька...
Она поняла, что и без него, без нескладно длинного, белобрысого, с золотыми пылинками веснушек на лице, не может, он вошел в ее сознание своим душевным спокойствием, безропотным мужеством своим, своим пониманием долга, когда готов все, если нужно, отдать, все, даже жизнь.
– Сашенька, миленький... Я и тебя люблю. По-другому, а люблю. Сашенька...
– По-другому?
– прозвучало глуховато.
– Как это - по-другому?..
Он не мог видеть, что Мария отвела глаза и взгляд ее был взволнованный, неопределенный.
– Как это - по-другому?..
– негромко настаивал он.
– Сама не знаю...
– потерянно сказала Мария.
– Я все понимаю, все понимаю, и ничего не могу поделать. Ты хороший, такой настоящий, добрый такой... Родной такой... И все-таки ничего не могу поделать! Сашенька, миленький, помоги мне... То, что происходит во мне, я не могу разделить, как дядь-Данила горбушку хлеба: вот это - тебе, а это - Андрею. Пойми, Сашенька... Я тебя тоже люблю. Ты всегда, всегда будешь с нами, со мной, с Андреем...