Синий Шихан (Роман 1)
Шрифт:
– Нехорошо говоришь, господин Кондрашов, нехорошо. Там бунтовщики были... Вот видишь сам, до чего дошел, на покойника похож, - укоризненно покачал головой атаман и, повернувшись к писарю, спросил: - По бумаге-то где ему проживать велено?
– В пределах Зарецкого уезда, - посматривая на Важенина, вставил Василий.
– Так точно, в пределах Зарепкого уезда, - машинально подтвердил Важенин.
– Наш уезд большой. Почему ты выбрал именно мою станицу? В самую несусветную глушь забрался... Поехал бы куда-нибудь в Кумак али в Таналык, там и речки и леса, а у нас лес далеко, одна голая степь да курганы с сусликами.
Атаману
– А вы не тревожьтесь. Я здесь долго не задержусь. Немножко оправлюсь и дальше поеду, лучшее место искать...
– Ну и с богом! А то, что ето за житье выбрал, да еще хворый... В случае чего, я могу и подводу... У тебя прогон-то казенный али как?
– Был казенный и даже с харчами... Только вот, когда заболел, ямщик забыл вернуть бумагу.
– Ишь подлец какой! Ты, Захар Федорович, устрой ему все, как полагается по закону, - и с богом! Да не забудь, прикажи всыпать етой Агашке...
Успокоенный мирной развязкой и вспомнив о горячем пироге с линями и о молочном телке, которого только вчера зарезал Афонька, Турков грузно поднялся с кресла и отправился ужинать.
– Король!
– после ухода атамана проговорил Кондрашов.
– Настоящий степной султан, владыко... Ну, спасибо тебе, оренбургский казак Захар Важенин, спасибо. Теперь по-настоящему здравствуй. Вот как пришлось встретиться...
Они шагнули друг другу навстречу и обнялись.
Освещенные солнечным закатом, они долго стояли посреди управления, вспоминая свою первую встречу на полях Маньчжурии.
Вечером в доме Петра Лигостаева собрались Важенин, фельдшер Пономарев, учитель Артамон Шаров и Кондрашов.
Маринка, склонив на плечо гладко причесанную голову, внимательно прислушивалась к разговору.
– А на ком, вы думаете, царская власть держится? На ваших казачьих клинках... Вы ее охраняете...
– Не могу согласиться, - горячо возражал Пономарев.
– Среди казачества тоже есть прогрессивные, так сказать, люди...
– Есть, только очень мало. И те больше всего любят играть в демократию, как мальчишки на улице играют в войну. У мальчишек хоть и мордобой случается, а ваши прогрессисты, как только дело доходит до хорошей стачки, - в кусты, а уж ежели с оружием в руках, то и не ищи в них союзников... Они будут возмущаться, что станичники отхлестали нагайками рабочих-забастовщиков или расстрелом петербургской демонстрации, будут ратовать за исправление "исторической несправедливости", как вы, господин Пономарев, наверное, ратуете за казачьи права на землю... А разве смоленский крепостной не гнал Наполеона с русской земли в тысяча восемьсот двенадцатом году? А сколько он получил земли?
– Вы сознательно умаляете заслуги казачества!
– вступился Артамон Шаров. Сын крупного уральского солевара, он учился в университете, был исключен за принадлежность к анархическому кружку, после чего отец предложил ему заняться варкой соли, но Артамон отказался и вот уже два года учительствовал в глухой станице, общаясь с ссыльными революционерами и пытаясь внушить им программу свержения царизма вооруженными силами казачества. По этой фантастической программе вся Русь должна быть реорганизована по принципу вольной Запорожской Сечи...
– Кто завоевал
– доказывал Шаров.
– Ермак с казаками. Кто держит форпосты от азиатских набегов? Казаки - на Урале, в Сибири, на Кавказе, в Крыму... Кто поднимал против власти грандиозные восстания? Опять-таки казаки: Емельян Пугачев, Иван Болотников, Степан Разин... Как можно не учитывать такую реальную воинскую силу?
– Сейчас это самая реакционная сила, господин Шаров. Вы забываете о классовом расслоении казачества. Вспомните, кто предал Степана Разина и Емельяна Пугачева в руки царских палачей? Казачья головка. Им не по пути было с беднейшей частью казачества. Ваша программа - это демагогия, авантюризм. Как только началась в России революция тысяча девятьсот пятого года, царское правительство сняло с фронта казачьи полки и повезло в глубь страны подавлять волнения рабочих и крестьян. Скажи, Важенин, разве это не правда?
– Так было. Это всем известно...
– Вы ищете на теле казачества только черные пятна, - упорствовал Артамон.
– Не на всем казачестве. Одна часть защищает свою сытую, жирную жизнь, не думая о другой. Вот на землях оренбургского казачества открывается много золота... Войсковое управление взимает с приисков поземельный сбор. У вас сотни тысяч плодородной земли лежат нетронутыми, а русский мужик боится износить лишние лапти. Нету в бюджете мужика лишних десяти копеек; лыка надрать негде: лес принадлежит помещикам, здесь казакам. А вы ведь лаптей никогда не носили. Вот вы, господин Шаров, учительствуете. Скажите, сколько учеников-казачат продолжают получать образование в средних и высших учебных заведениях?
– Немного, - ответил Шаров.
– Да, очень немного. Если не считать редких случаев, когда дети казаков учатся в кадетских корпусах. Но это дети все той же атаманской верхушки. Сколько у вас в станице офицеров, вышедших из среднего казачества?
– Нет ни одного. Единственный на всю станицу офицер - Печенегов. Так он из дворян, - сказал Важенин.
– Офицер из простых казаков - это редкость. Может подвиг совершить, получить кресты...
– А почему?
– спрашивал Василий.
– Почему власти не готовят офицерские кадры из среднего казачества? На это имеются причины политического порядка. Образованный офицер из бедной казачьей семьи ненадежный защитник царского престола, не пойдет он хлестать нагайкой рабочих и мужиков. Здесь высшее офицерство придерживается принципа классового отбора. Тут им нужны вот такие разбойники - вроде вашего атамана... У него только плеть на языке! Дай ему волю, он половину людей в Сибирь загонит. Он достаточно сыт для этого и глуп, как баран на торжище, не понимает, что его тоже могут пустить на студень. А время-то к тому идет...
– Мы не против образования, - заметил Шаров.
– Надо уподобиться вашему барану, чтобы не понимать этого. Ну, а интеллигенцию, которая живет и работает среди казачества, вы тоже относите к реакционной части?
– Слишком ее мало, чтобы о ней говорить. Может быть, вы считаете интеллигенцией горных инспекторов, совладельцев торговых фирм и компаний? Конечно, среди них есть даже люди с высшим образованием, они рекомендуют себя почтеннейшей публике демократами, сторонниками каких-то реформ, а по существу, это самые махровые эксплуататоры. К какой классовой категории их причислить, по-вашему, таких людей?