Синий Шихан (Роман 1)
Шрифт:
"Если даже он узнает про этот ковер, - думала Маринка, - что же делать, я тут совсем ни при чем".
После ужина Маринка рано ушла в юрту Камшат, отдала подарки и легла спать. Микешка хотел проехаться вечером по степи. Кодар предложил ей своего коня, но Маринка отказалась.
Ворочаясь под мягким одеялом из верблюжьей шерсти, она долго не могла заснуть.
Над степью опустилась короткая летняя ночь. Слышен был лай аульных собак, шорох проходивших мимо отар и конских табунов.
Привыкшая рано вставать, Маринка проснулась,
– Зачем мало спала, дочка?
– спросила Камшат.
– Пока нет жары, ехать надо, - ответила Маринка, знавшая немного по-киргизски, и попросила хозяйку разбудить Микешку.
– Ничего, успеешь. Маленько чай будем пить, баурсаки кушать. Такого закона нет в степи, чтобы гость уезжал и ничего не кушал.
Оставив свою работу, Камшат вошла в юрту и вынесла до блеска начищенный самовар. Наложив чурок, бросила пучок зажженных лучинок и надела местами дырявую, прогоревшую трубу. Однако чурки загорались плохо и только дымили. Ворча, Камшат снова сходила в юрту, принесла старый ичиг, надела его на самоварную трубу и стала раздувать. После этого самовар разгорелся и зашумел.
– Вот хорошо, - довольная своим успехом, проговорила Камшат и бросила на Маринку торжествующий взгляд. Но вдруг лицо ее вытянулось, добродушная улыбка сошла с морщинистых щек.
– Постой, постой, девка, - быстро заговорила Камшат.
– Я где-то видела твои глаза. Да и кофточка тоже знакомая, постой! Только шальваров нет... А-ха-ха!
– неожиданно засмеялась Камшат и, оборвав смех, продолжала: - Ой, какой дурак наш Кодар! Русскую девку на ковре нарисовал. Ай-яй-яй! Узнают люди, сколько смеху будет! Вся орда будет смеяться...
Опустив голову, Марина подошла к телеге и быстро стала запрягать лошадь. Сколько ни упрашивали ее проснувшийся Василий и Кодар, не дожидаясь утреннего угощения, собралась ехать. Микешка, видя упорство своей подруги, зная ее характер, не настаивал. Привязав подседланную лошадь к левой оглобле, покорно сел в телегу.
– Ты что это взъерепенилась, Мариша? Почему завтракать не осталась? Это не порядок. Хозяева обидятся...
– Ну и пусть обижаются... Может, я хочу на молебствие посмотреть, сумрачно ответила Маринка.
– Мне что-то домой захотелось...
– Ни с того ни с сего? И на конях не прокатились.
– Подумаешь, невидаль: на конях скакать! В любое время можно подседлать и поехать. Ты, случаем, ковер, который в кибитке делается, не видел?
– придерживая дыхание, тихо спросила Маринка.
– Нет. А что? Больно хороший?
– Не знаю. Не готовый. Он его никому не показывает...
– Да ты только намекни ему, он тебе сам подарит. Хочешь, я намекну? Он для тебя все сделает...
– А что я ему?
–
– Будто ты и не знаешь, - неопределенно сказал Микешка.
Но Маринку это задело за живое, прервать разговор было уже невозможно: хотелось выяснить, что знает Микешка...
– Ты о чем говоришь? Что это такое я должна знать? Ну-ка, ответь.
– Он на тебя так смотрел! Мне со стороны даже жалко его стало. Ей-богу... Любят они русских женщин, ну ведь как любят! Азия, горячая кровь...
– болтал Микешка, не подозревая, как он терзал душу девушки и разрушал их дружбу и любовь.
– А ведь парень хороший... Вот ты, например, пошла бы за него замуж?
– Как тебе такое взбрело в голову? Эх ты!..
Маринка хотела сказать, что он тоже сын азиата, а ведь полюбила она его. Острыми иглами заколола в сердце обида. Она насупилась и отвернулась от него.
– Мало ли бывает в жизни... А бабы, они что...
– злясь на Маринку за ее непонятное поведение, брякнул Микешка.
– Пальчиком помани, гостинчиков поболе...
Маринка сильно натянула вожжи и остановила лошадь. Повернув голову, она смотрела на Микешку гневными глазами. Такой взгляд ничего хорошего не обещал. Грудной голос девушки прозвучал глухо и резко:
– Слазь!
– Ты что, Мариша?
– разинул рот Микешка.
– Слазь, говорю!
– скручивая руками концы вожжей, проговорила Маринка.
– Слазь! А то... так поманю пальчиком!..
– Да ты белены, что ли, объелась, уж и пошутить нельзя...
– Уезжай от меня, ради истинного бога уезжай!
– со странным испугом в голосе крикнула она и, привскочив, встала на колени. Вспомнив буяновский подарок, еще больше разозлилась на себя, на Микешку.
Микешка спрыгнул с телеги и трясущимися руками отвязал от оглобли повод своей лошади. Вскочив в седло, помахивая нагайкой, сказал:
– Подумаешь, краля какая! Шутейного слова сказать нельзя...
Маринка ничего не ответила, хлестнула лошадь кнутом. Подпрыгивая на кочковатой дороге, телега покатилась по глубоким колеям, захлестывая концами осей серебристые метелки ковыля, сбивая с придорожной травки утреннюю росу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Когда Маринка подъезжала к станице, над площадью раздался унылый колокольный звон. Церковный сторож Архип Кулагин, сильно натягивая веревку, бил в колокол, призывая шиханских жителей на моление. Слегка надтреснутый колокол издавал дребезжащие звуки и нагонял тревожную тоску. Обычно Архип совсем не так звонил, но сегодня он по случаю приближения холеры с утра выпил лишнюю косушку водки, сильно расчувствовался и решил придать молебствию некоторую грустную торжественность, чтобы вызвать у станичников если не слезы, так хоть скорбное умиление. И это ему вполне удалось. Подходившие к церкви старушки, вздыхая и крестясь, прикладывая к глазам платки, говорили: