Синий Шихан (Роман 1)
Шрифт:
– Погоди, Митя, не торопись... Выслушай, какой будет уговор...
– Какой там уговор! Мы теперь все можем!
– восторженно выкрикнул Митька.
– Говори и проси, что хошь!
– А если ты не сможешь исполнить?
– Я сказал, что все могу!
– А может, тебе не понравится и ты рассердишься?
– Только один раз на тебя сердился, когда в снег толкнула. Хотел даже ворота вымазать дегтем. Уж чего теперь... Можно признаться, - сболтнул Митька, считая, что дело его уладилось.
– Вот видишь, какой ты злопамятный... Значит, можешь и сейчас рассердиться?
– Говори, говори! Ей-богу, не обижусь!
– Ладно, поверю... А уговор мой вот какой: когда мы поедем венчаться, ты должен сделать так, чтобы у тебя не было на лице ни одной конопатины...
На губах девушки играла злая, лукавая улыбка. Покручивая ус, Петр Николаевич отвернулся и облегченно вздохнул. Глядя на дочь, Анна Степановна укоризненно качала головой: как могла придумать такое озорство ее дочь, да еще в такой момент?
– Зачем смеетесь, Марина Петровна?
– Кровь прилила к Митькиному лицу, а обветренный и облупившийся нос побелел, отчего еще ярче обозначились веснушки.
– Я, Митенька, не смеюсь. Добра тебе желаю, чтобы люди не надсмеялись над тобой... Да и надо мной тоже...
Петр Николаевич, облокотившись о стол, молчал. Он желал теперь только одного: чтобы Митька скорее ушел.
– Не сумлевайтесь, - дрожащим голосом говорил Митька.
– В нашем-то положении мы и купецкую дочь можем высватать, не гордитесь... Прощевайте покедова!
Нахлобучив на голову фуражку, Митька бросился из избы вон, хлопнув дверью. Очутившись на улице, с минуту растерянно стоял на одном месте и тер ладонью горячую щеку. Никогда он не думал, что так скандально закончится его сватовство. Хорошо, дома никому не сказал, что отправился добывать себе невесту: Ивашка житья бы не дал, засмеял. Вдруг, о чем-то вспомнив, круто повернувшись, снова забежал в сени. Войдя в комнату скорыми шагами, он схватил забытый на подоконнике сверток, прилаживая его под мышку, вызывающе сказал:
– Гостинец не потребовался... Может, спонадобится в другом месте. Здеся сережки-то почище буяновских будут...
Гостинец на самом деле понадобился очень скоро. Сумерками, плотно прижимая локтем объемистый сверток, он, крадучись, вошел в калитку Олимпиады Лучевниковой и тихонько постучал в окошко.
Накинув на плечи ажурную, белую, как пена, оренбургскую шаль, скрестив на груди руки, Олимпиада удивленно и радостно смотрела на гостя. Митька шагнул к ней и ткнулся носом и губами в гладенький на голове пробор.
Осмотрев подарки: кашемировую с цветами шаль, золотые сережки, раскупорили бутылку и сели за стол. Выпив подряд два стакана сладкой настойки, выразительно посматривая на Олимпиаду, Митька по-хозяйски сказал:
– Я, слышь, сегодня уж тут останусь... Ты перинку-то помягчей взбей... Слышь?
– Что ты, Митя!
– замялась Олимпиада.
– А то, что ты ефти "фу-ты ну-ты" брось!.. Я ить не титешный, чтоб меня гулькать да в зыбку укладывать...
Митька повертел пальцами над розовым оттопыренным ухом, вытянув ногу, стал стаскивать тускло блестевший при свете керосиновой лампы лакированный сапог; тот скрипел и плохо поддавался.
– Пособи-ка, слышь, Липочка, а?
– Да слышу...
– Она с полминуты постояла в нерешительности, а потом, склонив плотную фигуру, неумело потянула за сапог.
За стеной прокричал ранний петух, и в маленьких окнах погас свет.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
К роднику Матвей Никитич подъехал в полдень и, не узнав
Слышался стук топоров, визг пил, на буграх паслись бараны и коровы, отовсюду доносились голоса людей и плач ребятишек. Здесь, как почувствовал Матвей Никитич, над человеческими душами уже властвовал волшебный металл, который так предательски сверкнул ему, потряс душу, а потом поверг чуть ли не в пучину банкротства. Все исчезло за дощатым забором, даже незаборонованные пласты вековечной целины, вспаханные под просо. Не знал еще Буянов, что по станицам шел слух, будто бы ходила по этим пластам старуха Степанова и собирала в мучное сито золотые самородки, как гальку. Однажды будто бы набрала столько, что не смогла донести до стана... Не знал Матвей Никитич и того, что в оврагах Синего Шихана вода тысячи лет разрушала золотоносные жилы. Золото отлагалось вместе с кварцем, галькою, песком, как в сейфах; оседал золотой песок в трещинах шиханских колчеданов, среди плитняка на дне водомоин и оврагов.
И если бы Матвей Никитич видел, как Митька извлекал самородок весом свыше тридцати фунтов, то, наверное, его хватила бы кондрашка... Степановы брали богатейшее подъемное золото, не подозревая, что самые богатые россыпи где-то рядом, никому не ведомые, нетронутые, таятся в буграх. Только вчера в неглубокой еще Родниковской шахте после взрыва управляющий Тарас Суханов не выпускал из шахтенки рабочих свыше суток. Такого челноковского золота и обилия самородков старый старатель Суханов не видел даже на Ленских приисках в далекой Сибири. Столько было здесь снято золота, что управляющий запретил обыскивать рабочих, отпускал их прямо домой и велел отдыхать. Значит, для всех хватило... Чтобы хоть немножко успокоиться, Буянов остановился под бугром, достал из переметной сумы бутылку с водкой, жадно выпил несколько больших глотков, подтянул усталому коню подпруги, снова сел в седло и поехал к видневшимся неподалеку воротам. Когда Матвей Никитич подъехал ближе, огромный желтый волкодав зарычал и, гремя цепью, бросился навстречу. Собаку сдерживал молодой киргиз, широколицый и чумазый. Вместе с собаками его уступил Степановым богатый скотовод Жумагул. В одной руке киргизенок держал цепь, на которой дергался и зло лаял пес, в другой - старое, длинноствольное ружье.
– Ухади!
– по-русски крикнул он подъезжавшему Буянову.
– Не ори, басурман некрещеный, мне сам главный хозяин нужен, остановившись, проговорил Буянов.
– Вот хозяин, - киргизенок ткнул ружейным стволом в прибитую на столбе вывеску.
На большом фанерном листе колесной мазью Митька жирными буквами, вкривь и вкось, намалевал:
ЗОЛОТОЙ ПРЫЙСК
БРАТИЯ СТЕПАНОВЫ И КОНПАНИЯ
СИНИЙ ШИХАН
з а х о д и т ь в о с п р е щ а е ц а.
– Повторяю тебе, балбесина, мне хозяин нужен, Ивашка Степанов, а не эта мазня, - обозлился Матвей Никитич, браня хозяев за то, что приличной вывески не могли заказать. Рыжего волкодава и молодого с дерзкими глазами киргизенка тоже не одобрил. "При таком деле я бы не басурмана тут поставил, а гвардейца со штыком", - подумал он.