Сирена
Шрифт:
– Нет, собираешься. Просто пойди и проследи за тем, чтобы подростки не зажимались по гардеробным. Сдерживать сексуальность необходимо начинать как можно раньше. Отправляйся, малой. Ты заслужил ночь без моих драм.
– Ты уверена?
Положив руки Норе на плечи, он наклонил кресло назад, к себе. Упираясь головой в живот Уесли, она подняла на него глаза.
– Да. Езжай. Развлекайся. Ты это заслужил.
– Если ты меня отпустишь, я буду есть пиццу, - улыбаясь, предупредил он.
– Один кусок, - ответила Сатерлин, подняв руку, и покачав перед его носом указательным
– А что, если она на тонком тесте? Там меньше углеводов.
– Хмм..., - Нора подняла второй палец, - два куска. Но не больше двух.
– Да, мэм. Вернусь завтра утром. Зак?
– Истон повернулся к Уесли, встретив его решительный взгляд, - присмотришь сегодня за Норой, ладно?
– Малой, я в порядке, - отозвалась Сатерлин, - на прошлой неделе, когда ты попал в больницу, я пережила ситуацию гораздо страшнее той, что произошла сегодня.
– Ага, зато я нет, - произнес Уес.
Он коснулся плеча Норы, и та ненадолго прижалась щекой к его руке. Прикосновение парня и реакция Сатерлин были легкими и целомудренными, но у Зака возникло ощущение, что он стал свидетелем чего-то очень личного.
– Увидимся позже.
– Береги себя, - сказала она, - ночью снова может пойти снег.
Уесли оставил их наедине, и Нора вернулась к своему занятию. Истон не стал ждать приглашения, которого, скорей всего, и не последовало бы. Усевшись в стоящем напротив ее стола кресле, он стал следить за Сатерлин. Зак услышал, как открылась и закрылась входная дверь, и, заведя машину, Уесли отъехал от дома.
– Нора, пожалуйста, ты можешь посмотреть на меня?
– Не могу. Я работаю. У меня всего три недели на то, чтобы вытащить оставшиеся три сотни страниц из мусора.
– Переписывание идет замечательно. Думаю, ты тоже заслужила свободный вечер, - сказал Истон.
Перестав печатать, и развернувшись в своем кресле, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, Сатерлин притянула колени к груди и обняла их руками.
– Могу я тебе кое-что сказать?
– спросила Нора.
– Конечно, все что угодно.
– Мои книги, - начала она и Зак увидел проблеск наворачивающихся на ее глаза слез, меняющих их черноту на зелень, - единственное из того, что я делаю, не продавая себя. Нет, даже не то, что я делаю, а то, что я есть. И никто не сможет купить эту часть меня. Ни ты, ни ГИД, ни какой-нибудь ненормальный засранец, считающий, что мои книги - это письма, адресованные именно ему.
– Прости, Нора. Я не хотел обвинить тебя в сегодняшнем поведении того безумца. Я давно так не пугался. И попросту излил свой испуг на тебя, потому как Уесли, опередив меня, обрушил его на человека, который, на самом деле, это заслужил.
Сатерлин смотрела мимо него, словно наблюдая за чем-то, видимым ей одной. Что бы это ни было, оно вызвало на ее лице грустную улыбку.
– Знаешь, я начала писать книги не сразу после того, как оставила Сорена. В тот первый месяц, я едва выбиралась из постели. Мне казалось, что я теряю рассудок. Иной раз, мне чудилось, что я умираю. Я стала создавать в своей голове другие миры, других людей, другие жизни. Я вылезала из своей оболочки и превращалась в своих героев, и пока я в них находилась, я не скорбела. Я чувствовала то же, что и они. Писательское дело воскресило меня, Зак. Поверь, мне знакомо чувство, когда ты продаешь себя. Но мои книги не имеют к этому никакого отношения. Ты веришь в это?
Истон сглотнул.
– Да, я верю в это.
Он встретил взгляд Норы.
– Вот и хорошо, - произнесла она, - у нас все хорошо. Знаешь, я могла сказать тебе все это по телефону.
– Знаю. Но в день нашей первой встречи, ты навесила на меня ярлык ливерпульца. Поэтому, я решил попросить прощения так, как это делают мои соотечественники.
– И как это?
Пробравшись во внутренний карман своего пальто, Зак извлек коричневый, бумажный пакет, и, вытащив оттуда бутылку ирландского виски, поставил перед ней на стол.
– Интересно, - произнесла Сатерлин, оглядывая бутылку.
– Ты о чем?
Она открыла нижний ящик рабочего стола, и, достав две стопки, поставила их рядом с виски.
– Как много общего у католиков с ливерпульцами.
Посмотрев на нее через стол, Истон неожиданно сделал то, чего не делал очень и очень давно - рассмеялся громко и свободно, и это казалось так чуждо и так прекрасно, что будь он храбрее, он бы расцеловал Нору прямо на месте. Поднявшись, Зак потянулся к бутылке, но Сатерлин ее перехватила. Держа виски в руке, она расплылась в самой опасной улыбке, которую он когда-либо видел.
– Зак... давай поиграем в игру.
Понадобилось всего пять минут, чтобы Истон пожалел о своем визите к Норе.
– Правда или действие?
– спросил он, снимая свое пальто, - тебе не следует забывать, что мне за сорок.
– У алкогольных глупостей нет возрастных ограничений, - парировала Сатерлин, - и это простая игра. Я задаю вопрос, и ты либо отвечаешь, либо осушаешь стопку. Для меня действуют те же правила. А кто станет самым пьяным победителем или проигравшим, покажет настроение.
– Это едва ли честная игра. Тебе она подходит намного больше, чем кому-либо из моих знакомых.
Истон перекинул пальто через спинку кресла, а Сатерлин нависла над столом.
– Поверь мне, Истон. У тебя есть тайны, которые тебе не хочется раскрывать. Они есть и у меня. Думаю, в этом мы с тобой похожи.
– Неужели?
– спросил Зак, с разыгравшимся любопытством, - тогда, давай узнаем.
– Начинаем играть, - объявила Нора, - ты первый.
Истон моментально придумал, о чем спросить в первую очередь.
– Задам тебе вопрос, на который ты сегодня не ответила - кто такая, прости, кем была Элли?
– Когда-то Элли была мной. Моя мать и друзья звали меня Элли или Элль. Сорен, будучи приверженцем формальностей, называет меня Элеонор. Я родилась под именем Элеонор Шрайбер.
– Значит, католичка немецкого происхождения. Бедному еврею даже стало не по себе. Так, Нора Сатерлин - твой псевдоним?
– Да, это имя, под которым я работаю, - ответила она, и Заку показалось, что на ее лице промелькнула тень одной из ее тайн, - но это уже второй вопрос. Моя очередь - почему от тебя ушла жена? Или это ты от нее ушел?