Сирены Титана
Шрифт:
Но Дядек не успел ответить – Боз вдруг вспомнил, что оставил включенный магнитофон без присмотра.
– Да их же никто не охраняет, никто! – закричал он. Он бросил Дядька и помчался спасать гармониумов.
Пока Боза не было, Дядек соображал, как бы перевернуть космический корабль вверх ногами. Это и был ответ на загадку – как отсюда выбраться. Вот что посоветовали гармониумы на потолке:
ДЯДЕК, ПЕРЕВЕРНИ КОРАБЛЬ ВВЕРХ НОГАМИ.
Разумеется, это была хорошая мысль – перевернуть корабль. Сенсорная автоматика корабля располагалась на дне. Стоило его перевернуть, как он мог выбраться из пещер так же умело,
Сила тяжести на Меркурии была невелика, так что с помощью ручной лебедки Дядьку удалось перевернуть корабль, не дожидаясь возвращения Боза. Чтобы отправиться в путь, оставалось только нажать на кнопку «ВКЛ.». Перевернутый корабль ткнется в пол, потом отступит в полной уверенности, что пол – это потолок.
Он начнет пробираться вверх по лабиринтам ходов, уверенный, что спускается вниз. И он непременно отыщет выход, считая, что забирается в самую глубокую пропасть.
А пропасть, в которой он в конце концов окажется, – это будет бескрайняя, лишенная стен бездна бесконечного космоса. Боз ввалился в перевернутый вверх дном корабль, обеими руками прижимая к себе мертвых гармониумов, похожих на сушеные абрикосы. Он принес их четыре кварты, а то и больше. Конечно, некоторых он уронил. И, наклонившись, чтобы благоговейно поднять их, он разронял еще больше.
По его лицу струились слезы.
– Видишь? – сказал Боз. Он горько сетовал на самого себя. – Видишь, Дядек? – сказал он. – Видишь, что делается, когда кто-то бросает свой пост и про все забывает.
Боз потряс головой.
– Это еще не все, – сказал он. – Там их еще столько… – Он отыскал пустую картонную коробку из-под шоколада. Он ссыпал туда трупики гармониумов.
Он выпрямился, уперев руки в бока. И если раньше Дядька поразила его физическая мощь, то теперь его потрясло величие Боза.
Выпрямившись, Боз стоял, как мудрый, величавый, плачущий коричневый Геракл.
По сравнению с ним Дядек чувствовал себя тщедушным, ущербным и никому не нужным.
– Будем делиться, Дядек? – сказал Боз.
– Делиться? – переспросил Дядек.
– Дышарики, еда, лимонад, сладости – все пополам, – сказал Боз.
– Все пополам? – сказал Дядек. – Господи – да там всего запасено лет на пятьсот!
До сих пор никто ни разу не предлагал делить запасы. Недостатка не было ни в чем и в будущем не предвиделось.
– Половину заберешь с собой, половину оставишь мне, – сказал Боз.
– Оставить тебе?– не веря своим ушам, сказал Дядек. – Ты – ты же летишь со мной, правда?
Боз поднял вверх сильную правую руку, и это был ласковый призыв к молчанию, жест сына человеческого, достигшего предела величия.
– Ты мне правду-матку не режь, Дядек, – сказал Боз. – И я тебе не стану резать.
Он смахнул кулаком слезы с глаз.
Дядек никогда не мог устоять перед этим договором о правде. Он его смертельно боялся. Что-то в глубине памяти говорило ему, что Боз угрожает ему не впустую, что Боз действительно знает про Дядька такую правду которая растерзает ему душу.
Дядек открыл рот и снова закрыл.
– Ты приходишь и приносишь мне великую весть, – сказал Боз. – Боз, говоришь, мы выйдем на свободу! И я себя не помню от радости, бросаю все, как есть, и собираюсь на свободу.
– И я все твержу себе, твержу, как я буду жить на свободе, – продолжал Боз, – а вот когда я хочу себе представить, на что эта свобода похожа, я вижу только толпу народа. Они меня толкают, тащат в одну сторону, потом волокут в другую – и ничем им не угодишь, они только злее становятся, прямо свирепеют, потому что они радости в жизни не видели. И они орут на меня за то, что я им радости не прибавил, и опять все мы толкаемся, рвемся куда-то.
– И тут невесть почему, – сказал Боз, – я вспоминаю про эти чудацкие маленькие существа, которых так легко осчастливить, стоит им только музыку сыграть. Бегу я и вижу, что они тысячами валяются там, мертвые, – и все потому, что Боз про них позабыл, уж больно он обрадовался свободе! А я мог спасти их всех, всех до одного, если бы делал свое дело, оставался на посту.
– И тогда я сказал сам себе, – продолжал Боз. – «Я от людей никогда ничего хорошего не видел, и они от меня – тоже. Нужна мне эта свобода в толпе народу или нет?» И тогда я понял, что я должен сказать тебе, Дядек, когда вернусь.
И Боз сказал эти слова:
– Я нашел место, где могу творить добро, не причиняя никакого вреда, и сам я вижу, что творю добро, и те, кому я делаю добро, понимают мою доброту и любят меня. Дядек, любят, как могут. Я нашел себе дом родной.
– А когда я умру здесь, внизу, – сказал Боз, – я хочу перед смертью сказать себе: «Боз – ты озарил счастьем миллионы жизней. Никто никогда не дарил столь» ко радости живым существам. У тебя нет ни одного врага во всей Вселенной».
Боз вообразил, что он сам себе – любящая Мама и любящий Папа, хотя их у него никогда не было.
– Спи, усни, – сказал он сам себе, представляя, что умирает на каменном смертном ложе в глубине пещер. – Ты хороший мальчик, Боз, – сказал он. – Доброй тебе ночи.
Глава десятая.
Век чудес
«О Всевышний, Творец Космоса, Вращатель Галактик, Дух Электромагнитных Волн, Вдыхающий и Выдыхающий неисследимые бесконечности Вакуума, Извергающий Огнь и Каменья, Играющий Тысячелетиями – в силах ли мы сделать для Тебя что-нибудь, что бы Ты Сам не сделал для Себя в октильон раз лучше? Ничего! Можем ли мы сделать или сказать хоть что-то для Тебя интересное? Ничего! О, Человечество, возрадуйся безразличию своего Творца, ибо оно, наконец, дарует нам свободу, правдивость, человеческое достоинство. Больше никогда дурак вроде Малаки Константа не сможет сказать про свое нелепое, сказочное везенье: „Кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится“. И ни один тиран больше не скажет: „Делайте то или это, потому что так хочет Бог, а если не делаете, то восстаете против Самого Бога“. О Всевышний, Безразличие Твое – меч огненный, ибо мы обнажили его и со всей мощью разили и поражали им, и ныне вся лживая болтовня, которая порабощала нас или загоняла в сумасшедшие дома, лежит во прахе!»
Был вторник, день клонился к закату. В Северном полушарии Земли стояла весна.
Земля изобиловала зеленью и водами. Воздух Земли был сладок и дыханье утучняло, как сливки.
Дожди, сходившие на Землю, были чисты, и эту чистоту можно было попробовать на вкус. У чистоты был освежающе-терпкий привкус.
На Земле было тепло.
Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от плодящейся жизни. Плодороднее всего Земля была в местах, где было больше трупов.