Сирены Титана
Шрифт:
Воплощена ли в ней высшая духовность и женственность?
Или она бесчувственна, холодна, короче говоря рыбья кровь, бездумный культ ксилофона, красоты и боко-мару?
Никогда мне не узнать истины.
Боконон учит нас:
Себе влюбленный лжет, Не верь его слезам, Правдивый без любви живет, Как устрицы — глаза.Значит,
— Скажите мне, — обратился я к Филиппу Каслу в День «Ста мучеников за демократию». — Вы сегодня разговаривали с вашим другом и почитателем Лоу Кросби?
— Он меня не узнал в костюме, при галстуке и в башмаках, — ответил младший Касл, — и мы очень мило поболтали о велосипедах. Может быть, мы с ним еще поговорим.
Я понял, что идея Кросби делать велосипеды для Сан-Лоренцо мне уже не кажется смехотворной. Как будущему правителю этого острова, мне очень и очень нужна была фабрика велосипедов. Я вдруг почувствовал уважение к тому, что собой представлял мистер Лоу Кросби и что он мог сделать.
— Как по-вашему, народ Сан-Лоренцо воспримет индустриализацию? — спросил я обоих Каслов — отца и сына.
— Народ Сан-Лоренцо, — ответил мне отец, — интересуется только тремя вещами: рыболовством, распутством и боконизмом.
— А вы не думаете, что прогресс может их заинтересовать?
— Видали они и прогресс, хоть и мало. Их увлекает только одно прогрессивное изобретение.
— А что именно?
— Электрогитара.
Я извинился и подошел к чете Кросби.
С ними стоял Фрэнк Хониккер и объяснял им, кто такой Боконон и против чего он выступает.
— Против науки.
— Как это человек в здравом уме может быть против науки? — спросил Кросби.
— Я бы уже давно умерла, если б не пенициллин, — сказала Хэзел, — и моя мама тоже.
— Сколько же лет сейчас вашей матушке? — спросил я.
— Сто шесть. Чудо, правда?
— Конечно, — согласился я.
— И я бы давно была вдовой, если бы не то лекарство, которым лечили мужа, — сказала Хэзел. Ей пришлось спросить у мужа название лекарства: — Котик, как называлось то лекарство, помнишь, оно в тот раз спасло тебе жизнь?
— Сульфатиазол.
И тут я сделал ошибку — взял с подноса, который проносили мимо, сандвич с альбатросовым мясом.
105. Болеутоляющее
И так случилось, «так должно было случиться», как сказал бы Боконон, что мясо альбатроса оказалось для меня настолько вредным, что мне стало худо, едва я откусил первый кусок. Мне пришлось срочно бежать вниз по винтовой лестнице в поисках уборной. Я еле успел добежать до уборной рядом со спальней «Папы».
Когда я вышел оттуда, пошатываясь, я столкнулся с доктором Шлихтером фон Кенигсвальдом, вылетевшим из спальни «Папы». Он посмотрел на меня дикими глазами, схватил за руку и закричал:
— Что это такое? Что там у него висело на шее?
— Простите?
— Он проглотил эту штуку. То, что было в ладанке. «Папа» глотнул — и умер.
Я вспомнил ладанку, висевшую у «Папы» на шее, и сказал наугад:
— Цианистый калий?
— Цианистый калий? Разве цианистый калий в одну секунду превращает человека в камень?
— В камень?
— В мрамор! В чугун! В жизни не видел такого трупного окоченения. Ударьте по нему, и звук такой, будто бьешь в бубен. Подите взгляните сами.
И доктор фон Кенигсвальд подтолкнул меня к спальне «Папы».
На кровать, на золотую шлюпку, страшно было смотреть. Да, «Папа» скончался, но про него никак нельзя было сказать: «Упокоился с миром».
Голова «Папы» была запрокинута назад до предела. Вся тяжесть тела держалась на макушке и на пятках, а все тело было выгнуто мостом, дугой кверху. Он был похож на коромысло.
То, что его прикончило содержимое ладанки, висевшей на шее, было бесспорно. В одной руке он держал этот цилиндрик с открытой пробкой. А указательный и большой палец другой руки, сложенные щепоткой, он держал между зубами, словно только что положил в рот малую толику какого-то порошка.
Доктор фон Кенигсвальд вынул уключину из гнезда на шкафуте золоченой шлюпки. Он постучал по животу «Папы» стальной уключиной, и «Папа» действительно загудел, как бубен.
А губы и ноздри у «Папы» были покрыты иссиня-белой изморозью.
Теперь такие симптомы, видит бог, уже не новость. Но тогда их не знали. «Папа» Монзано был первым человеком, погибшим от льда-девять.
Записываю этот факт, может, он и пригодится. «Записывайте все подряд», — учит нас Боконон. Конечно, на самом деле он хочет доказать, насколько бесполезно писать или читать исторические труды. «Разве без точных записей о прошлом можно хотя бы надеяться, что люди — и мужчины и женщины — избегнут серьезных ошибок в будущем?» — спрашивает он с иронией.
Итак, повторяю: «Папа» Монзано был первый человек в истории, скончавшийся от льда-девять.
106. Что говорят боконисты, кончая жизнь самоубийством
Доктор фон Кенигсвальд, с огромной задолженностью по Освенциму, еще не покрытой его теперешними благодеяниями был второй жертвой льдадевять.
Он говорил о трупном окоченении — я первый затронул эту тему.
— Трупное окоченение в одну минуту не наступает, — объявил он.