Сирены
Шрифт:
Казалось, огромный, темный зал опустел. Вокруг не оставалось никого, кроме них двоих, похожих на два плота, плывущих в тумане навстречу друг другу по бушующему морю. Так они соединились в музыке, каждая нота которой ласкала нежней, чем руки самого умелого любовника. Вздрогнув, Дайна закрыла глаза, и перед ее мысленным взором запрыгали разноцветные пятна.
Последнюю ноту «Pavane» Крис тянул невыносимо долго, слегка изменяя тембр ее звучания, благо возможности инструмента позволяли ему делать это. Неожиданно высокое, напевное вибрато перешло во вступительный
Прошло некоторое время, а Крис по-прежнему играл в полном одиночестве, и сердце Дайны екнуло, когда она вспомнила угрозы, высказанные Найджелом по дороге из отеля. У нее появилось то же ощущение, что и у зрителя, наблюдавшего за пьесой, во время которой актер, исполняющий главную роль, забыл ключевую фразу. Она так остро ощущала беззащитность Криса, точно стояла обнаженной перед многотысячной толпой.
Однако Крис не желал сдаваться и превратил вступление песни в импровизационное соло. В зале раздались крики и аплодисменты. Голограмма исчезла, и лучи лазеров погасли: песня была написана совсем недавно, и подходящее световое сопровождение для нее еще не успели придумать. Не переставая играть, Крис повернулся спиной к аудитории, и Дайна увидела, что его лицо смертельно побледнело. На нем застыло выражение дикой ярости.
Его длинные пальцы, как когти дикого зверя, рвали металлические струны, и из динамиков вновь понеслись начальные аккорды «Ящера». Приблизившись к Ролли, Крис неистово заорал на него.
– Играй, ублюдок! Колоти по своим пластикам или помоги мне залезть к тебе, чтобы я мог раскрошить твой череп!
Бросившись вперед, он взобрался на платформу, и Ролли судорожно принялся выстукивать забойный ритм. Крис впился в него глазами, похожими на два раскаленных угля и, спрыгнув вниз, направился к Яну.
В этот миг Дайне показалось, что он превратился в смертельно опасного дикого зверя, вырвавшегося на свободу, которого ничто не в силах остановить.
– Ладно, теперь твоя очередь! – проревел он, обращаясь к Яну, и напуганный до смерти басист «Хартбитс» начал дергать струны.
Крис играл все подряд, что ему приходило в голову, и лишь, убедившись, что ритм-секция заработала на полную мощность и следует за ним, вернулся к прежней мелодии, да так, что ни Ролли, ни Ян не заметили, как это произошло.
Впрочем, аранжировка была чистой импровизацией, рожденной неистовой волей лидера «Хартбитс». И барабанщик, и бас-гитарист не сводили глаз с Криса, загипнотизированные им, и походили на марионеток в руках опытного кукольника.
Теперь, когда гитарный риф, обеспеченный могущей поддержкой баса и барабанов, многотонной тяжестью неудержимо навалился на зрителей, Крис развернулся и помчался на противоположный конец сцены, где стоял Найджел, спрятавшийся за своими клавишами. Дайне показалось, что он хотел было отступить назад, но вдруг застыл на месте, как лань, попавшая в луч прожектора.
Крис уже стоял перед ним, пританцовывая и яростно колотя по струнам, и, судя по движениям губ, что-то кричал ему, однако за немыслимым грохотом Дайна не
На мгновение ей почудилось, будто она разглядела знакомый силуэт Тай, выхваченный из темноты зеленым лучом. Но резко очерченный нос и зловеще светящиеся глаза снова пропали из виду так быстро, что Дайна не была уверена, видела ли она их на самом деле, или ей это только померещилось.
Не выдержав, Найджел заиграл, завороженно уставившись на Криса, как и двое его товарищей, и продолжал смотреть на него, даже когда тот, вернувшись к микрофону, начал петь.
Глубокой ночью,
Освещенной дождем и лицами людей,
Я попрощался со своей любовью,
Затерявшейся среди опустевших холмов
И яростных ссор,
Подожженной с обеих концов...
Зрители уже были на ногах, по-собачьи подвывая, хлопая и топая в такт музыке. Взглянув в зал. Дайна увидела множество зажженных бенгальских огней.
Я исчез словно пуля,
Выпущенная из пистолета,
Исчез в красном зареве рассвета.
В красном, красном зареве,
Как первобытный ящер, Крадущийся ящер,
Я найду свое
И буду ждать.
Теперь, когда наконец зажглись все огни. Дайна смогла разглядеть лица подростков, заполнявших первые ряды. В расплывчатых пятнах зеленого, красного, желтого, голубого света они выглядели волшебно преобразившимися. Поднимая руки вверх, раскрывали объятия навстречу ревущему потоку, обрушивавшемуся на них из динамиков.
Как первобытный ящер,
Крадущийся ящер,
Я найду свое
Я буду ждать.
Музыка, дикая, жестокая, острая, как лезвие бритвы, срывала последние остатки цивилизованности слушателей, пока не обнажила слой древней, первобытной ярости, прежде дремавшей в глубинах подсознания каждого из них, а теперь вырвавшейся на свободу. Подобно искусному заклинателю змей, внушающая благоговейный ужас своей грубой силой, музыка околдовала публику.
Юноши и девушки – вполне добропорядочные и законопослушные граждане страны, стоящей во главе прогресса человечества, – они внезапно превратились в племя дикарей с острова Новая Гвинея, никогда не встречавших белого человека, не носивших одежду и не слышавших ровным счетом ничего об «атомном» или «космическом» веке. Безумие движения, чувственной энергии и оглушительного звука объединило их, заставило трястись, как при электрошоке, подбрасывало ввысь над черной пропастью, разверзшейся перед ними.