Сиротка для дракона. Боевой факультет

Шнейдер Наталья

Я мысленно поблагодарила того, кто поставил боевикам ежеутреннюю физподготовку. Да, она утомляла, но по крайней мене мне пока не казалось, что седалище скоро расплющится о скамью, хотя в приюте я столько не сидела над учебниками.

— Вот расплюхается Нори с отработкой, и сгоняем в город погулять, — сказал Зак. — А то мы столицу, почитай, и не видали.

— Вы и без меня можете, — пожала я плечами.

— Но с тобой веселее, — ухмыльнулся Зак, а Зен добавил: — Но если ты обещала Роду…

— Ничего я ему не обещала, — сказала я, изо всех сил стараясь не краснеть. — Просто не уверена,

что не вляпаюсь еще в какую-нибудь историю, и конца-края отработкам не будет видно. А еще работу искать…

— После посвящения, — отмахнулся Зак. — Работа не волк, в лес не убежит, а праздник пропустить жалко будет. Жратва есть, постель есть, целая комната на двоих, чего еще надо? Но, если подвернется что, про нас не забудь. А мы про тебя помнить будем. Заметано?

— Заметано, — кивнула я.

Вечером, в столовой, Феликс вел себя на удивление прилично. Видимо, перебесившись вчера, работал спокойно и добросовестно. И только снимая фартук, с усмешкой заметил:

— Человек действительно ко всему привыкает. Еще немного, и мне начнет это нравиться. Руки работают, а голова отдыхает.

Я не стала спорить, хоть и не была с ним согласна. Моя голова прекрасно отдохнула бы на прогулке или свидании. Вспомнив о Родерике, я украдкой бросила взгляд на руки. Притирание, что он дал, в самом деле действовало — кожа, хоть и порозовела от горячей воды, не выглядела распаренной. Чудесное средство. Жаль, что сегодня мы не увидимся. Надо будет не забыть поблагодарить завтра — если только события дня не заставят меня забыть об этом. Записку, что ли, себе написать? Быть неблагодарной не хотелось.

И, хотя Родерик предупредил, что сегодняшний вечер у него занят, выйдя из столовой, я все равно поискала его взглядом, обругав себя за глупость. Феликс проводил меня до общежития, и, возвращаясь в свою комнату, я старательно убеждала себя, что все к лучшему. Спокойно сделаю домашние задания, перешью рубахи — снова просить Оливию подогнать их магией было бы слишком нагло, она и так много для меня сделала, а мне нечем ей отплатить. И все-таки попробую собрать из двух испорченных комплектов белья один, с такими ценами пускать их на тряпки было бы слишком расточительно.

С первыми двумя пунктами плана я справилась довольно быстро. Память у меня всегда была хорошей, а с рубахами снова помогла Оливия.

— Для меня это пустяк, а ты полвечера провозишься, — сказала она, не слушая возражений.

— Но я не знаю, чем тебе отплатить.

— Вообще-то знаешь. — Оливия вдруг смутилась. — Дай списать твой доклад. Про Ингрэма Соммера. Я постараюсь изложить своими словами, чтобы Бересфорд не понял. — С каждым словом она, кажется, смущалась все сильнее, так что даже слезы проступили. — Мне так стыдно, но я полвечера проторчала в анатомичке и все равно ничего не запомнила, надо по атласу повторить, и на доклад просто…

— Да, конечно, — перебила я поток извинений. — Можешь даже не переиначивать, его все равно никто, кроме меня, не читал.

И еще Рейт, возможно, разобрал сколько-то, но вряд ли он преподает у целителей.

— Только зачем он тебе?

— Бересфорд задал.

— У него что, других тем нет? — ошарашенно переспросила я. — И вообще, говорят, у целителей он вполне прилично

ведет.

— Если это прилично, то не знаю, что тогда неприлично, — фыркнула Оливия. — Он пришел весь… взведенный, как пружина, с порога обозвал нас лоботрясами и бестолочами, придрался ко мне из-за упавшего пера и задал доклад, причем по прошлой теме. Изменения во взглядах на теорию магии, происшедшие в двадцать восьмом веке. А там, по сути, кроме герцога Соммера, никто и не отличился. Есть еще кое-кто, но я их из учебника добавлю, и будет… приемлемо.

— Кажется, это я виновата.

Выслушав меня, Оливия покачала головой.

— Ни в чем ты не виновата. Это он решил отнестись к тебе несправедливо, и так ему и надо.

Я отдала ей доклад и занялась рубашками, время от времени отрываясь от шитья, чтобы помочь Оливии разобрать мой почерк. С шитьем дела шли хуже — очень уж старательно кто-то испортил мое белье. Но все же мне удалось собрать из двух рубах одну, которая могла бы сгодиться на всякий случай. Встряхнув то, что получилось, я поняла, что ее снова нужно простирнуть — пока я крутила ее туда-сюда и шила, ткань потеряла свежесть. Тогда уж заодно и ту, что на мне.

Со стиркой я управилась быстро. Выходя из прачечной, глянула в сторону сушилки. Нет уж, второй раз я так подставляться не буду. Развешу на спинке кровати и дверце шкафа, а если не просохнет — невелика беда.

За дверью сушилки что-то грохнуло. Наверное, уронили скамейку, на которую надо было взбираться, чтобы развесить белье на веревках — они тянулись высоко, видимо, чтобы студенткам не тереться лицом о чужую одежду. Но стук раздался снова — уже не такой громкий, но равномерный, ритмичный.

Не справившись с любопытством, я распахнула дверь и заорала на весь коридор.

Первое, что я увидела, — лицо. Синее, с распахнутым ртом, вываленным языком, вытаращенными глазами. Руки судорожно скребут шею. Ноги тарабанят о стену, то ли в предсмертной судороге, то ли в попытке удержаться.

И только после этого я заметила веревку, спускавшуюся с одного из крюков.

Не переставая вопить, я подскочила к девушке, попыталась обхватить ее за пояс, чтобы приподнять, но получила ногой в живот. Отлетела, забыв, как дышать. Не знаю, каким чудом сообразив, пустила сгусток огня на веревку. Она вспыхнула и оборвалась. Повешенная рухнула на пол. Я бросилась к ней, пытаясь распустить петлю, но та затянулась, уйдя под подбородок, и я никак не могла ее подцепить. Девушка обмякла, по юбке расплылось мокрое пятно. Ругнувшись, я пережгла и веревку — лучше жить с рубцом от ожога, чем лежать в гробу с гладкой кожей. Тряхнула ее, но девушка не дышала.

Почему, ну почему Родерик вчера рассказывал про повязки, а не что делать, если остановилось дыхание.

Меня отпихнули в сторону, рядом с умирающей рухнули на колени две девушки. Рыжие локоны Корделии я узнала сразу. Она резко, толчками надавливала на грудь, отсчитывая нажатия.

— Тридцать. Давай!

Вторая, незнакомая мне темноволосая, склонилась над губами повешенной. В следующий миг я сообразила, что происходит. Грудь лежащей приподнялась и снова опустилась. И еще раз.

— Что уставилась, беги за Агнес или кто там сегодня! — крикнула на меня Корделия.