Сироты
Шрифт:
Генерал Кобб взошел на трибуну: форма выглажена, глаза блестят.
— Вам известно, что текущий тренировочный цикл заканчивается через шесть недель, а дальше следуют новые, и так до посадки.
Конечно, известно. Теоретически, нам еще несколько лет тренироваться. И каждый день на вес золота.
Кобб кивнул на полицейских.
— Что я сейчас скажу, здесь и останется. Ни звонков, ни писем, ничего, ясно?
Беспокойное шуршание.
— Наш корабль готов.
Тишина сгустилась. Официально мы знали о времени полета не больше репортеров: вылет через пять лет. Неофициально
— Он ждет на лунной орбите, куда вас и переправят на следующей неделе. Тренировку закончите за шестьсот дней в полете.
Вздох из десяти тысяч глоток эхом разнесся по залу. Генерал Кобб не удивил бы солдат сильнее, если бы вышел к ним в шутовском наряде.
Он кивнул в конец зала. Полицейский открыл двойные двери. Кобб тем временем продолжал:
— Корабль «Надежда», одной мили в длину, пронесет нас триста миллионов миль до Ганимеда, а потом, бог даст, столько же назад. Передаю слово его капитану: он все расскажет вам лучше меня. Многие из вас его знают — если не лично, то по новостям.
Капитан величайшего в истории судна прошествовал через зал по центральному проходу, пока солдаты на цыпочках пытались его разглядеть. Величественный, в синей форме пилота, он выглядел старше своих лет. Усталый. Трагичный. Как человек, осиротевший две недели назад. Как…
Как Мецгер!
Мецгер дошел до трибуны, и Кобб уступил ему место. Многое из того, что говорил мой друг, — думаю, в основном, как десять тысяч солдат раскидают по перехватчикам и переправят на Луну, — так и не достигло моего сознания. В ушах звенело, и я лишь хлопал глазами.
Позже мы с Мецгером и Пигалицей сидели за пивом в офицерской комнате.
— Мог бы заранее сказать, — упрекал я.
— Все решилось только в последние два дня. — Мецгер отпил из бутылки. — Меня должны были проверить психиатры. Установить, достаточно ли я нормален после случившегося.
— И как? Нормален?
Было ясно, что его терзает. Мецгер выторговывал себе увольнение на выходные, чтобы приударить за красоткой, когда мог бы остаться на службе и сбить снаряд, убивший его родителей и миллион остальных. Никто не посмел бы обвинить ни его, ни дежурных пилотов, которым попросту не успеть за каждым снарядом. Но чувство вины — как отпечатки пальцев: у каждого свое и навсегда.
Вина и горечь утраты сломили бы многих, да только не Мецгера. Он умел ограждать от этих эмоций разумную часть своего мозга, которая тем временем обдумывала план мести.
Вот и сейчас, внешне спокойный, он ответил:
— Справляюсь.
— Все-таки, почему они назначили тебя? «Надежда», считай, океанский лайнер, а ты гоняешь на катерах.
Он пожал плечами.
— Можно подумать, остальные командовали большими кораблями. И потом тут замешана политика.
И впрямь. Пилотов много, а героев из них — раз, два и обчелся. Героев-сирот же не было вовсе. Пока на Денвер не упал снаряд.
Войну всегда сложно понять. А то, что теперь солдат, осиротевших в ходе войны, считали счастливчиками, казалось особенно циничным.
Я тряхнул головой.
— Ты-то, может, и готов, а мы еще полуобучены.
— И корабль едва способен к полету. Но слизни будут ждать атаки, когда Юпитер ближе всего подойдет к Земле. То есть лететь через два года. Вылетев сейчас, мы хоть и пролетим больше, зато прибудем раньше. Добьемся внезапности. К тому же, — он помрачнел, — Земля на последнем издыхании. В Канзасе уже мороз как на Аляске. Через год наши гавани замерзнут. Через три пшеница не сможет расти даже на экваторе. Либо мы летим полуготовыми, либо можно даже не рыпаться, остаться дома и спокойно умереть.
Еще через двое суток, ночью, в Кэмп-Хейл опустилась вереница «Геркулесов», чтобы нести нас на базу на мыс Канаверал.
Пять тысяч запасных солдат оставались в Кэмп-Хейле изображать пятнадцать тысяч человек, чтобы слизни не пронюхали о летящем к ним корабле. Будут ставить надувные машины на место наших, засорять радиоэфир разговорами и шифровками, ходить к парикмахерам в Ледсвилль вдвое чаще, дабы инопланетяне не заподозрили неладное. Поскольку беспокоиться по нам некому, обманывать будет проще.
Я читал, что перед высадкой в Европу во время второй мировой войны союзные войска провернули перед немцами точно такой же трюк. Генерал Паттон тогда командовал в Англии липовой армией. В течение трех недель после вторжения страны Оси продолжали считать, что в Великобритании сосредоточены основные силы противника.
Провожая нас, все пять тысяч запасников выстроились вдоль взлетной полосы.
Наш штабной батальон стоял в кромешной тьме на промерзшем асфальте; мы ориентировались по приборам ночного видения. Я разглядел Вайра, шагавшего вдоль нашего ряда и проверявшего обмундирование. Он рявкнул на какого-то солдата за расстегнутый карман, и тот послушно ответствовал: «Есть, господин старшина!».
Странно. Ведь наш старшина — Орд. Он-то где? Я огляделся по сторонам.
Орд стоял в рядах остающихся, руки скрещены на груди. В животе у меня похолодело. Мало того, что нам лететь триста миллионов миль на безнадежную битву, так еще, оказывается, и без Орда!
Вайр, новый старшина, повернул нас направо и повел в зеленые (из-за приборов ночного видения) недра «Геркулеса». Я тайком присматривался к Вайру. Он сильно постарел за последние дни: гибель родных не проходит бесследно. Не покроюсь ли за следующий год и я сединой?
Взвыли двигатели, ветер запах жженым керосином. Я достиг алюминиевого трапа и снова обвел глазами шеренги солдат, пока не увидел Орда.
Он отдал честь в нашу сторону. Отдал мне честь!..
Это, конечно, невозможно: я всего лишь солдат, причем один из многих. Но я козырнул в ответ, борясь с комком, подступившим к горлу.
Как мы с Канаверала летели на Луну к «Надежде», помню смутно: нас накачали снотворными, чтобы замедлить метаболизм, надели подгузники, посадили каждого в свой контейнер, напоминающий гроб, и покидали контейнеры, как дрова, в грузовой отсек перехватчика — по сто контейнеров на шаттл. Стало быть, сто перехватчиков должны были нести солдат к Луне. Если б нас размещали со всеми удобствами, потребовалась бы тысяча перехватчиков.