Система мира
Шрифт:
— Мне местечко оставили?
— Постарайся сосредоточиться, Джек, не то колокольный звон будет последним, что ты услышишь в жизни.
— Позволь напомнить, что в противном случае я должен будут объявить себя виновным или невиновным. Что бы я ни сказал, мне дорога на Тайберн, и там я умру куда худшей смертью. Чёрт, мне почти не больно!
— Ты не забыл про важную часть плана?
— Какого? Того, что предложил доктор Уотерхауз?
— Да.
— О нет. Я вижу, куда ты меня тянешь, и я туда не хочу. Один раз ты уже провернул этот фокус: подделал письмо от неё, чтобы заманить меня в ловушку!
— Ты лежишь на полу Ньюгетской
— Я просто не хочу, чтобы меня снова одурачили. Я многого не прошу: лишь сохранить чуточку гордости.
— Гордости у тебя всегда было с избытком. Принесла она тебе то, о чём ты мечтал? Нет. Тебе не гордость нужна, а вера.
— О, в бога душу!
— Ладно. А если так: хочешь ты прожить ещё девять дней и узнать, чем всё кончится?
— Если умереть значит оказаться в одной сфере бытия с тобой и терпеть твоё занудство, то повременить с этим девять дней вполне заманчиво.
— Итак?…
— Хорошо. Не один ли чёрт? Признаюсь.
— Говори громче! — попросил де Жекс. — Тебя не слышат! Всё заглушают далёкие фанфары!
— Забавно. Я-то думал, что умер, и ангелы приветствуют меня гласом золотых труб!
— Это королевский трубач возвещает вступление Георга-Людвига в Вестминстерское аббатство! А барабанный бой, который ты слышишь, сопровождает его торжественную процессию!
— Я признаюсь, чёрт побери! — заорал Джек. — А теперь уже снимите с меня эту дрянь и прогоните вон того духа!
Вестминстерское аббатство
20 октября 1714
Позже знатные господа, ставшие свидетелями этой сцены (а также многие, желавшие уверить окружающих, будто там присутствовали), станут уверять, что лицо негодяя исказил волчий оскал. Ибо Чарльз Уайт был человеком могущественным; чтобы низвергнуть, его надо было представить в общественном сознании своего рода диким зверем.
Дело происходило перед западным фасадом Вестминстерского аббатства. Все великие люди Британии, а также послы и другие гости из чужих стран, стояли вокруг, слегка ошалелые после нескольких часов в церкви. Ибо коронация Георга была, по сути, исключительно нудной церковной службой, которую слегка оживляла демонстрация самых помпезных регалий по эту сторону Шахджаханабада. Собравшиеся высидели и выстояли множество длинных молитвословий, и всякий раз, как король отгонял муху, за этим следовали пятнадцатиминутные фанфары и торжественный речитатив. Архиепископ, лорд-канцлер, управляющий королевским двором и так далее вплоть до герольдмейстера ордена Подвязки осведомились друг у друга, действительно ли Георг-Людвиг Ганноверский — тот самый человек, которого надо короновать, затем принялись задавать тот же вопрос хреновой туче епископов, пэров, дворян и прочая, причём те не могли ограничиться простым кивком, а пускались в пышные словесные излишества, повторяемые троекратно с перерывами на получасовые музыкальные дивертисменты в исполнении трубачей, органиста или хора. Библии, аналои, потиры, дискосы, сосуды для мира, ложки, балдахины, шпоры, мечи, порфиры, скипетры, державы, венцы, кольца, медали, короны и жезлы плыли по центральному проходу между скамьями, как будто толпа церковнослужителей и пэров разграбила самый шикарный в мире ломбард, и ни одну фитюльку нельзя было переместить
Когда наконец новый король в пурпурной мантии тяжело проковылял по центральному проходу на улицу, все некоторое время не могли поверить своим глазам, как будто самый надоедливый в мире гость под утро наконец-то соблаговолил отбыть восвояси. Ещё полчаса прошли в заключительных молебствиях, покуда различные важные особы шествовали к дверям, за которыми могли наконец остановиться, моргая от света, и обменяться впечатлениями. По всему Лондону трезвонили колокола. Король, а также принц и принцесса Уэльская, давно разъехались по своим дворцам.
Тогда-то мистера Чарльза Уайта и оскорбил действием некто, положивший ему руку на плечо. Капитан курьеров явился на торжество в великолепном церемониальном наряде, приличествующем его званию. Однако даже через эполет он почувствовал руку у себя на плече и понял, что это значит. Вот тут-то (как утверждают) лицо его исказил волчий оскал.
Уайт повернулся к наглецу и замер в растерянности. Он искал ухо, чтобы откусить. Но у человека, стоящего перед ним — немолодого, плотного, хорошо одетого, в жёлтом парике, — с правой стороны не было уха, только корявый вырост с дыркой посередине. Чарльз Уайт совершенно опешил. Он огляделся и увидел, что его незаметно обступили несколько дворян — всё сплошь рьяные виги — и каждый из них держит руку на эфесе.
— Чарльз Уайт, именем короля я арестую вас! — сказал человек в жёлтом парике. Тут Чарльз Уайт его узнал: это был Эндрю Эллис. Двадцать лет назад, в кофейне, на глазах у Роджера Комстока, Даниеля Уотерхауза и целой комнаты вигов Чарльз Уайт откусил ему ухо. За прошедшие годы Эллис успел побывать членом парламента; теперь он был виконт или что-то вроде того.
— Я не признаю узурпатора, — объявил Уайт (что в данных обстоятельствах было не вполне учтиво). — Однако я вижу ваше оружие и покоряюсь грубой силе, как если бы меня похитили преступники.
— Зовите это похищением, коли вам угодно, — сказал Эллис, — но знайте, что вы арестованы по закону согласно распоряжению лорда-канцлера.
— Могу ли я узнать, в чём меня обвиняют?
— В том, что по наущению короля Франции вы вступили в сговор с Джеком Шафто и Эдуардом де Жексом, дабы те проникли в Тауэр и нарушили неприкосновенность ковчега.
— Значит, Джек Шафто сломался под пыткой, — пробормотал Уайт, пока вооружённые виги вели его через Старый двор к пристани, где ждала лодка, чтобы доставить их в Тауэр.
— Он показал на вас, — сказал Эллис. — Никто не знает, сломался он под пыткой или преследует какую-то свою цель.
— Свою, — заметил Уайт, — или чью-то ещё.
Люди, которые его арестовали или похитили, только рассмеялись. Случайный наблюдатель, видящий, как они грузят свою добычу в лодку, принял бы их за весёлую компанию англичан, довольных, что они получили нового короля и благополучно пережили его коронацию.
Двор Олд-Бейли
20 октября 1714