Сияние Каракума (сборник)
Шрифт:
Но, хоть и били каждое утро в рельс, бригадиры не оставили прежней привычки и всё равно отправлялись каждый день по домам колхозников своей бригады.
Так было и в тот весенний день — прозвучали и смолкли в прозрачном, как хрусталь, воздухе гулкие протяжные удары о железо, и тотчас бригадир постучал в ворота дома старика Хайдара:
— На работу! Звонят, разве не слыхали? Солнце уже во-он где… Поторапливайтесь!..
Бригадир ещё не успел отойти, а Огульдженнет уже подпоясалась кушаком и вышла из своего домика. Но сейчас же ворота распахнулись
— Здравствуй, с чем пожаловал в такую рань, милый? Случилось что-нибудь?
— Да, сестрица, я за вами. Наш Нобат в армию уезжает.
Парнишку этого Огульдженнет хорошо знала. Ещё в школе была у неё подружка Джерен из соседнего колхоза. Крепко дружили они и дали обещание одна другой — не терять связи, когда и замуж выйдут, куда бы ни закинула судьба. Джерен позапрошлой зимой вышла замуж. Сейчас на ишаке прибыл младший братишка её мужа. Нобату, значит, тоже предстоит идти на фронт…
— Ну, что бы тебе вчера-то приехать! — опечалилась Огульдженнет. — Я бы заранее отпросилась у бригадира… И где только была голова у твоей гельнедже?
В самом деле, положение складывалось не из лёгких: отправиться к подруге, — бригадир заругает и пяти трудодней лишит, на работу идти — Джерен обидится… Подумав немного, Огульдженнет решила обратиться к свекрови, и та посоветовала:
— Поезжай, доченька, раз такое дело. Не то людей обидишь. Нельзя. А с бригадиром поговорим, неужто не поймёт…
И Огульдженнет, кивнув парню, чтобы погодил минутку, бросилась к себе в дом, переодеваться. Она достала платье из красного шелка-кетени, надела его, скинув рабочее. Голову повязала новеньким шерстяным платком. Почти никаких украшений на ней не было, только монеты на самых кончиках кос, но всё равно выглядела Огульдженнет красивой, нарядной, даже чуть-чуть торжественной.
Она вышла во двор, где парень уже взобрался верхом на ишака. И тут навстречу ей попалась Оразгюль:
— А-а, это ты, милая? — насмешливо протянула она, прикрывая, как следует при постороннем, ладонью рот. — Куда собралась?
Огульдженнет объяснила. У старшей невестки округлились глаза:
— И ты посмела нарядиться, точно на свадьбу?!
Верно, в те дни редко кто одевался в новое, щеголял нарядами. И Огульдженнет вдруг сама себе подивилась: для чего было доставать новое платье? «Ведь в самом деле, вот пустоголовая! — укорила она себя. Но тут же оправдала: — Да ведь и не на похороны я направляюсь… Зовут в гости всё-таки. И почему бы не пойти?..»
— Что же, — сказала она вслух. — Как Чопан уехал, я ни разу не надевала нового. А сегодня уходит на фронт муж подруги, близкий ведь человек. Пусть в этот час будет у людей на сердце светло…
— Муж подруги… — повторила Оразгюль. — А что деверь твой тоже на фронт уезжает, про это ты, вроде, позабыла…
То была правда. Атак накануне получил повестку и сегодня с утра направился в контору, чтобы рассчитаться.
— Я знаю. Пусть поскорее возвращается здоровым и невредимым. Дай бог удачи, победы над врагом.
— Опять ты больше всех знаешь! — как обычно в подобных случаях взорвалась Оразгюль. — Насмешки строишь над семьёй, в которую тебя взяли!.. Бесстыдница! Радуешься, что моего мужа забирают, потому и вырядилась. Позоришь нас перед всем селом. Конечно, я всегда говорила: от тебя чего угодно ожидай, только не добра…
Огульдженнет отвернулась, не зная, куда деться от стыда. К счастью, Оразгюль, выпалив одним духом обвинения, выплеснув всю грязь, скрылась в доме. У Огульдженнет что-то заныло внутри, будто она проглотила яд. Не поднимая глаз на паренька, махнула рукой в сторону ворот: пошли, мол…
Она возвратилась домой на закате. Видит: люди собираются возле конторы. Собрание, наверное…. Только хотела расспросить соседку — навстречу бригадир Аннареджеп. Спешит, как обычно, громко топая разбитыми сапогами.
— Огульдженнет, погоди-ка! — окрикнул он её. — Что ещё за шутки?! Откуда идёшь?
— Иду… из соседнего аула. Такие вот дела… — она коротко всё объяснила.
— Не желаю знать про твои дела! — задрал голову и надулся Аннареджеп. — Как ты смеешь не являться на работу?! Почему не отпросилась? Язык проглотила? А теперь… Все собрались у конторы — тебя одну будем ждать?!
— Вах, простите! Конечно, нет… Позвольте, я завтра выполню двойную норму. Виновата, знаю… Но скажите же, для чего всех созывают у конторы?
— Из района прибыл представитель, — немного смягчившись, важно пояснил бригадир. — Собирают для фронта, кто что может дать. И ты не задерживайся, приходи.
Он повернулся и зашагал прочь, громыхая сапожищами.
А Огульдженнет быстро-быстро, почти бегом, заспешила к конторе. Сразу всё поняла — ведь уже не впервые люди сдавали в фонд обороны кто что имел. Сама она уже отдала украшения: нагрудную брошь поляка и подвески, все из позолоченного серебра. А теперь снова… Что же делать? Огульдженнет не могла вспомнить и хотела поглядеть, что отдают другие.
Тем временем у конторы собрались почти все жители села. На крыльце — представитель района, однорукий, седой, в защитном кителе и фуражке. Негромким голосом разъясняет притихшим людям, что война поглощает много средств, надо помочь нашей армии, день и ночь ведущей бои с врагом. И чем обильнее будет помощь, тем скорее мы разобьём захватчиков-фашистов. А тогда вернутся домой ваши, товарищи колхозники, сыновья, мужья, братья… К чему тратить много слов? Все присутствующие отлично понимали обстановку. И едва представитель умолк, со всех сторон послышались возгласы: