Сияние Каракума (сборник)

Хаидов Аллаберды

empty-line/>

К концу близилась война. Каждый день наша армия освобождала от фашистов по нескольку городов. Но тем больше выдержки требовалось от тех, кто работал в тылу.

Жители села Иртык, кажется, отдали в фонд обороны уже все свои сбережения, все драгоценные вещи. Когда собирали урожай, чуть ли не всё зерно сдавали, себе оставляя самую малость. Не хватало еды в многодетных семьях. И мужчин-кормильцев уже почти ни в одной семье не осталось. Только с фронта возвратилось несколько раненых — калек, не способных трудиться.

Ни одного письма так и не пришло больше от Чопана.

Хайдар-ага и Атак тоже редко писали.

…Как-то

раз, уже в конце лета, в один из душных вечеров, когда стоит в природе тишина, лишь надоедливые комары звенят, по улице, приближаясь к дому Хайдара, двигался не то человек, не то вьючное животное с тяжёлым, громадных размеров, грузом. Только и видно было ползущую по земле копну хвороста и сухой колючки, стянутую верёвкой. С трудом, приглядевшись, всё же можно было различить, что груз этот на спине у человека, у женщины. Она шагала, согнувшись в три погибели, то и дело смахивая тыльной стороной ладони обильный пот с лица.

В этот час Боссан-эдже, как обычно, сидела перед входом в кибитку с девочками — дочерьми Атака. Старуха, занятая рукоделием, повторяла про себя одни и те же слова: «Чопан, сыночек! Хоть бы ты вернулся! Хоть бы весточка от тебя дошла!..» Девочки играли кто во что, и наконец старшая, Энеш, спросила бабушку:

— А правда, что сегодня придёт тётя Огульдженнет?

— Правда, — кивнула Боссан. — И твоя мама тоже. Да что-то запаздывают они.

В эту горячую пору, когда на полях завершалась уборка урожая, колхоз уже начал выдавать на трудодни зерно, правда, понемногу. Сверх того всем работающим в поле варили на стане кашу. Огульдженнет этой кашей довольствовалась, а свою долю зерна отправляла домой. Одной старухе бы хватило, но были и детишки… Правда, после ухода Атака в армию оставалась корова, несколько овец. Но весь скот Оразгюль успела распродать и деньги издержать. А теперь от неё можно было слышать что ни день одно и то же.

— Не хотите мне помочь! — набрасывалась она то на свекровь, то на младшую невестку. — Дети мои вам поперёк горла!..

— Шла бы ты работать в колхоз, — миролюбиво советовала ей Боссан-эдже. — Такие же, как ты, женщины, вон, по две нормы выполняют.

Но Оразгюль только отмахивалась. Наконец дошло до крупной размолвки. Дело было вот в чём. У Огульдженнет до последнего времени оставались два позолоченных браслета. Она выпросила их у своей матери Айсоны: дай, мол, их мне, а когда Чопан вернётся, я тебе их стоимость вдвойне возмещу. Мать согласилась и и отдала браслеты. А Огульдженнет решила оба браслета, как и все остальные украшения, отдать в фонд обороны. Пронюхав об этом, её стала донимать Оразгюль:

— Отдай их лучше мне. Как раз я свела знакомство с колхозным кладовщиком. Ему они обязательно понравятся. Ну, а он за каждый браслет по два пудика зерна отвалит нам, будь уверена…

Огульдженнет, однако, на эти уговоры всё не поддавалась. Не раз и не два приставала к ней старшая не-вестка и наконец потеряла терпение. Вытолкнула из дому своих детей, закричала во весь двор:

— Идите, куда глаза глядят! С голоду подыхайте!.. Всё равно некому вас тут кормить.

Сама собрала кое-какие пожитки, дверью хлопнула и отправилась в дом к своим родителям. Вконец огорчила бедную Боссан-эдже, да что поделаешь? Та сообщила о случившемся младшей невестке и на сегодня ждала её прихода. Тут и Оразгюль передала, что ей как будто удалось выпросить у старшего брата — он был инвалидом, и на войну

его не взяли, — немного зерна и что, мол, пусть ожидают её к вечеру домой.

Старуха обо всём этом не говорила детям, но те и так догадывались, что среди старших в семье что-то неладное творится.

— Тётя Огульдженнет! — первой закричала Энеш, завидев приближающийся к их дому ворох сухой колючки и хвороста.

В самом деле, Огульдженнет решила не идти домой с пустыми руками и вот на себе приволокла вязанку топлива издалека, с сахмого края поливных земель. Она протиснулась с ношей в ворота, сбросила с плеч лямку, которой был стянут тяжёлый груз, рукавом рабочего платья смахнула пот со лба. Погладила по головкам девочек, выбежавших ей навстречу.

— А где мама?

— Всё ещё не вернулась, — ответила за них подошедшая Боссан-эдже. — Спасибо, доченька, что пришла. Кажется, и Оразгюль сегодня дождёмся…

— Что ж, — неопределённо отозвалась Огульдженнет и двинулась было к себе в дом. Но тут распахнулась калитка, и во двор ступила Оразгюль. В руках у неё был мешок, но совершенно пустой.

— Здравствуйте, сестрица, как здоровье? — первой обратилась к ней Огульдженнет. Но старшая невестка сперва кинула к забору мешок, потом тяжело и горько вздохнула:

— Нет больше сострадания в сердцах у людей! Будешь подыхать, каплю воды никто тебе не даст. И от родственников тоже помощи не жди…

«Какая тебе помощь нужна, если руки-ноги целы?» — чуть было не крикнула Огульдженнет, однако сдержалась. Увидала слёзы на ресницах у Оразгюль.

Впервые, кажется, старшая гелин была в такой тревоге и печали. Огульдженнет подыскивала слова, чем бы утешить её, но тут вмешалась Боссан-эдже:

— Всё же отдала бы ты свои браслеты…

— Мама, не просите! — живо отозвалась Огульдженнет. — Не дам, ни за что. Лучше давайте попробуем по-другому. Я сегодня разговаривала с заведующим на приёмном пункте. Оказывается, ему нужны большие вьючные мешки, он их заказывает ткать женщинам, которые в поле работают. Вот, сестрица… — она поглядела на Оразгюль, — не хочешь ли заняться? Сумеешь ведь, а? Я бы завтра поговорила…

— Что дают за это? — не глядя, глухо спросила Оразгюль.

— За каждый мешок дают десять кило зерна. Я слышала, дней за семь один мешок можно соткать. Правда, мама?

— Верно говоришь, доченька. Только… ведь уже сейчас детишкам есть нечего. А за браслеты…

— Браслеты я отдам для нашей армии, — вежливо, но твёрдо проговорила Огульдженнет. Было ясно, к этому она больше не желает возвращаться. — Победа над врагом близка, пусть же скорее вернутся наши… Может, и Чопан-джан… — она подавила горестный вздох. — Ну, а я завтра Энеш возьму с собой в поле. Там девочки такие, как она, ого сколько за день колосков набирают!.. Кашей накормят её, да и трудодни начислят. А я по вечерам начну работать ещё и у молотилки.

— Вах, себя не жалеешь! — всплеснула руками свекровь.

— Несколько дней вытерплю как-нибудь… Зато тем, кто на молотилке работает, начисляют по килограмму, притом дают аванс. Я завтра же попрошу у председателя квитанцию на аванс, десять килограммов. И квитанцию вам пришлю… Мама, завтра меня разбудите пораньше, я ещё и к моей матери хочу зайти до работы. Ну, а вы — за шерстью с утра.

— Прямо в контору идти? — утерев слёзы, спросила Оразгюль.

— Да. Только смотри, пораньше. Иначе не застанешь заведующего приёмным пунктом.