Сияние Каракума (сборник)
Шрифт:
Полдень. Огульдженнет вместе с другими отправилась к временному посёлку на обед, снова, как и несколько лет назад, рядом с ней вдруг оказался Халик, наш давний знакомый.
Кажется, впервые за последние два-три года он работал на косовице, а обычно летом пропадал в песках, с отарами овец. Когда вернулись с фронта опытные чабаны, Халик возвратился в село. Парень заметно вырос, возмужал. Стройнее сделался, ещё проворнее. Чёрные усики, круглое загорелое лицо совсем джигит!
Они шагали втроём — Халик, Огульдженнет и Нурча — её давняя подруга.
Все трое перебрасывались малозначительными фразами. Потом Халик что-то приотстал, и Огульдженнет раза три обернулась, поглядела на парня. И вдруг поймала себя на том, что любовалась его походкой. Ей почему-то нравилась манера паренька размахивать руками.
— Знаешь, Нурча, — наклонилась Огульдженнет к подруге. — До чего Халик иногда бывает похож на Чопана… Гляжу и прямо наглядеться не могу!
Нурча звонко расхохоталась, и Халик, заинтересованный весельем женщин, ускорил шаги и догнал их, вопросительно глянул на обеих. Огульдженнет смутилась, покраснела. И вдруг сама не зная почему, сказала:
— Верно говорю, Халик. Ты мне очень напоминаешь моего Чопана.
— А я и есть чопан — пастух! — заулыбался парень, видимо, польщённый и тронутый её словами. — Сколько лет ходил с отарами. Всю науку чабанскую прошёл практике. Спроси хоть у Нурчи, если не веришь, сестрица…
— Да верю, верю! — с ласковой улыбкой подтвердила Огульдженнет.
Халик совсем повеселел, широким шагом двинулся вперёд, от радости напевая что-то. Видно было, что он всё-таки ещё несмышлёныш — приходит в восторг от всякого пустяка.
И как только он отошёл в сторону, Нурча взглянула на подругу лукавыми, смеющимися глазами.
— А знаешь, подруженька, мне сдаётся, по душе пришёлся тебе этот мордастенький парнишка!..
— Что ты в самом деле! — отмахнулась Огульдженнет.
— Брось таиться! И чего ещё глядеть? Вон сколько времени прошло, а от Чопана ни единой весточки… Если по сердцу джигит, так и выходила бы за него замуж…
— Что?! — Огульдженнет остановилась, будто вкопанная, с округлившимися от ужаса глазами. Потом вдруг сорвалась с места и бегом прочь от подруги. Та — за ней.
— Держи! — закричал издали Халик, принявший всё происходящее за игру.
— Погоди, подруженька! — вполголоса, скороговоркой умоляла Нурча. — Прости меня! Больше не буду…
— Прости, прости, — Огульдженнет остановилась. — Ну, хорошо… Только прошу тебя: никогда мне таких слов не говори больше.
— А чем Халик плохой парень? — опять лукаво сощурилась Нурча, но, увидев, каким серьёзным снова сделалось лицо у Огульдженнет, затараторила:
— Обиделась? Шуток не понимаешь? Ничего тебе сказать нельзя…
— Не шути так, подруженька! Халик для меня всё равно что младший брат… И если человек хоть чуточку нравится, почему нужно сразу выходить за него замуж? Считаешь, нет больше для меня надежды Чопана
Нурча нахмурилась, приумолкла.
— Ну, хорошо, больше ни одного парня при тебе не назову, — секунду спустя пробурчала она. После этого подруги расстались, всё же до конца не примирённые.
К вечеру, когда сделалось прохладнее, Огульдженнет приободрилась. Опять запела за работой, кажется, позабыла про усталость. В такт её песенке похрустывали колосья спелой пшеницы под серпом. И снова вспомнился возлюбленный Чопан. Чопан! Скоро ли ты придёшь на это поле, серп возьмёшь в свои крепкие руки? Страшной была только что минувшая война… Но нет, не верится, что сразила тебя беспощадная вражья пуля!
…И чудится ей: Чопан приехал, он здесь. Он держит её за руки, говорит, глядя ей в глаза: «Никогда больше не разлучимся, ни на минуту! Работать будем всегда рядом, из дому и с работы ходить только вместе…» — Да, милый, хорошо! Я согласна!»
…И вдруг Огульдженнет заметила: рядом стоит и молча улыбается бригадир Аннареджеп.
— Что, сестрица, сама с собой начала разговаривать?
— Ох… я всё про Чопана. За руку бы взяла его, весь мир обошла бы…
— Понимаю… — кивнул головой бригадир. Пристально глянул на неё, отошёл, но сразу же остановился. Подумал: «Неужели ей не передали?»
А дело было вот в чём. В тот день, когда посыльный из аулсовета пришёл звать кого-нибудь из семьи Хайдара, туда отправился Атак. По пути он так н не спросил сухорукого парня, зачем вызывают. Подумал, утешая себя: «Ай, наверное что-нибудь про налог». Вошли. Председатель аулсовета сидел за столом тоже мрачнее тучи. Тут находился и бригадир Аннареджеп.
— Скажите же, братья, что случилось? — едва поздоровавшись, упавшим голосом спросил Атак. Вместо ответа председатель протянул ему бумажку. В ней сообщалось, что красноармеец Хайдаров Чопан пал смертью храбрых в бою с немецко-фашистскими захватчиками в Смоленской области в 1943 году.
И теперь, встретив Огульдженнет, которая пела и разговаривала сама с собой во время жатвы, бригадир вдруг понял: ничего она не знает о гибели мужа, ей не передали, не показали извещения. Пожалели родственники наверное. Или, может, работницу из семьи не хотят отпускать… Нет, ему следует вмешаться. А если подождать всё-таки? Опять же бумажка официальная, зря не станут писать, пока не проверят… Решено! Аннареджеп круто повернул и приблизился к женщине:
— Огульдженнет… Ты, я вижу, ничего не знаешь…
— О чём? — она замерла.
— Атак ничего тебе не сказал?
— Нет…
— Пришла бумажка в сельсовет. Чопан…
— А-ах!.. Не надо.
Она всё сразу поняла. Застыла с раскрытым ртом,
вдохнув воздух и не в силах выдохнуть… Потом хлынули потоки слёз. Она ничего вокруг не видела и не слышала. Аннареджеп, кажется, что-то говорил, пытался утешить. Не понимая, что делает, Огульдженнет заковыляла, пошатываясь, в сторону, потом упала на стерню. Аннареджеп догнал её, поднял, усадил: