Сияние Каракума (сборник)
Шрифт:
Не прошло и часу, как четвёртый взвод оборудовал полевую оборонительную линию. Единственный человек, которому не удалось закопаться, был Ораз. Он давно уже сбросил трёхпалые армейские перчатки. Обхватив черенок сапёрной лопатки обеими руками, он рубил мёрзлую глину, как топором. Но всё равно — дело почти не двигалось. То ли он был послабее товарищей, то ли почва ему досталась твёрдая.
— Что, гиджакист? Это тебе не смычком водить по струнам! — приподняв голову над бруствером окопа, окликнул Ораза сосед слева. Ораз промолчал, проглотил обиду. Полгода назад
Саднили мозоли на ладонях. Ораз изо всех сил рубанул лопаткой — и озябшие растёртые руки не удержали черенка. Лопатка чиркнула по мёрзлой земле, отскочила и ударила его прямо в висок. Он ничего не чувствовал кроме звона в ушах, тьмы перед глазами. Не слышал он, как рядом кто-то крикнул:
— Санитары! Эй, раненого возьмите!..
— Аманова, Февралева, Штрамбрандт, Клычмамедова! Раненый в первой линии окопов. Эвакуировать в тыл! Ползком, вперёд!..
— Счастливый парень! — присвистнул, не переставая окапываться, тот самый курсант, что подшучивал над
Оразом. — Минимум на неделю в санчасть, ни физзарядки, ни строевой.
Оразу стыдно было смотреть на белый свет. Он закрыл глаза и подумал:
«Счастливый, как же! Сам себя покалечил. Без войны»… Где-то рядом голосили петухи, точно соревнуясь — кто кого перекричит. Басовито запел гудок шёлкомотальной фабрики. Ему откликнулась сирена тепловоза.
Курбангозель Аманова, помогавшая перевязывать, только теперь разглядела парня: пунцовые алые губы, над верхней темнеет пушок. «Неловкий какой»… — подумалось ей. И почти в то же мгновение она ощутила неведомое прежде, но такое сильное желание — прижаться лицом к губам этого незнакомого юноши. Она провела рукой по его щекам, поправила повязку — и отдёрнула руку… «Стыдно! Не смей!»
Но и этого прикосновения оказалось достаточно, — он всё понял. Словно разряд электрического тока прошёл по его телу. Впервые в жизни девичья рука коснулась его с затаённой лаской.
— Чего ты? — спросила Тамара Штрамбрандт, глянув на переменившееся лицо подруги. — Бери носилки.
— Сейчас.
…— Горячий! Обожглась. — Гозель Аманова подула на пальцы, не обращая внимания на возгласы сожаления.
— Ничего-о! — пробасил изрядно накачавшийся бородатый студент. — Где пьют, там и бьют.
— На счастье, милая, на счастье! — затараторила пожилая, не по возрасту напомаженная женщина.
Соседка её тотчас подхватила:
— Конечно, чего там жалеть! — Потом добавила, наклонившись к уху напомаженной: — А всё-таки лучше бы разбился стакан. Какая ему цена? Рубль. А чайник такой красивый…
— Наша Гозель Амановна и так счастливая, — горячо заговорила ещё одна женщина рядом с Хасиет-эдже. — Муж столько зарабатывает. В доме сама хозяйка — ни свекрови, ни снохи.
— Чайник жалко, — вставила тётушка Хасиет. — На свадьбу сервиз подарили.
— Всё равно. На счастье, Гозель Амановна! — крикнул кто-то из другого угла.
— На счастье?! —
Кинув в мою сторону неприметный для окружающих взгляд, Гозель Амановна выскользнула из комнаты.
Кажется, я понял её. В народе есть легенда про чабана: однажды он зарезал ягнёнка, и так ему понравился хруст позвоночника, что он тут же зарезал ещё одного, потом ещё… И не заметил, как перерезал всё стадо.
Декабрь 1943 года. Войска Советской Армии взломали оборонительные укрепления немцев в районе Овруч — Коростень. Жестокие бои разгорелись вокруг города Ковель. Ранняя весна растопила снега. В грязи застревали танки, орудия, обозы. Одна только пехота с винтовками, миномётами, ручными пулемётами шла вперёд. Боеприпасов почти не было. Помогали, чем могли, партизаны. Они доставляли продовольствие, совершали дерзкие налёты на вражеские тылы. Но и в нашем тылу было неспокойно: из лесной чащобы нет-нет да и выползет банда предателей-бандеровцев. То разграбит склад, то подожжёт автоколонну на ночлеге, то перережет раненых в эвакогоспитале… Фронт — всюду.
В один из мартовских дней сорок четвёртого года небольшой обоз — дюжина подвод — по едва просохшей дороге пробирался от Ковеля в тыл. Путь держали в одну из деревень, где разместился тыловой госпиталь — медсанбат стрелковой дивизии. На подводах лежали и сидели раненые. В голове обоза шагал старший лейтенант — высокий, тонкий в талии, смуглолицый; на правом плече у него висел футляр в защитном чехле. Это Ораз Абаев направился в эвакогоспиталь после ранения. В футляре гиджак со смычком.
Обоз приблизился к развилке дорог; на прибитой к дереву дощечке надпись: «Хозяйство Гордона». Стрелка указывала вправо. Однако головная подвода свернула влево.
— Куда же мы? — спросил Ораз ездового. — Разве не к Гордону?
— Э-э, милый, — протянул тот. — Так ведь их позавчера бандиты начисто разорили. Мне уже перед самым выездом велели: вези, мол, к Давыдову…
— Тогда я сам… — Ораз подошёл к одной из подвод, взял свой вещмешок и зашагал вправо, к «хозяйству Гордона».
— Погоди, эй, старшой! Оружие-то есть у тебя? — закричал ездовой.
— Есть! — коротко ответил Ораз. И снова вспомнил Шукура-бахши. Сейчас у него был тоже один только гиджак. Но он не мог медлить ни секунды: там была его девушка.
За день до этого «хозяйство Гордона» — дивизионный эвакогоспиталь — под вечер перебазировали к деревне Озерцы. Санитары вместе с выздоравливающими бойцами выгружали имущество, устанавливали палатки, рубили кустарник на дрова. Затарахтел движок переносной электростанции. В одной из палаток хирурги уже приступили к операции.
Курбангозель Аманова внимательно осматривала открытую рану на ноге плечистого, с льняными волосами юноши, которого только что положили на операционный стол. Юноша напряжённо улыбался. Превозмогая боль, старался не стонать.