Сияющая пустота. Интерпретация "Тибетской книги мертвых"

Фримантл Франческа

В традиционных описаниях ярусы преисподней представляются как прилегающие друг к другу концентрические окружности, в центре которых находится самый нижний, самый ужасный из горячих адов. Там набитые раскалёнными углями рвы соседствуют с болотами, полными гниющих трупов, широкие дороги, вымощенные лезвиями, тянутся мимо лесов, где на деревьях вместо листьев — острые клинки и шипы, а реки бурлят кипятком. Издали кажется, будто по этим рекам можно выбраться из преисподней, и при виде их у страдальца, отпущенного наконец на свободу, пробуждаются надежда и радость. Но избавиться от жажды присвоения, ввергшей его в самую глубокую область ада, нелегко. Пускаясь в обратный путь по ярусам преисподней, существо раз за разом переживает одни и те же кошмары и погружается в страдания вновь и вновь, не в силах освободиться от съедающего его «яда».

Другой тип ненависти — ледяная злоба, подавленная или поставленная

под жёсткий контроль, и исполненная гордыни, горечи и негодования, — ведёт в холодную преисподнюю. Человек, обуянный ненавистью в такой форме, не враждует с другими людьми открыто, а пытается уничтожить их ледяным презрением. Но в результате застывает только его собственное сердце, и человек начинает взирать на мир холодным взором ненавистника. Такой «замороженный» мир — это тоже ад, ад отчаяния, депрессии и злобы, направленной, в конечном счёте, на себя самого и коренящейся в ненависти к себе. Преисполнившись отвращения к себе, человек уже не представляет, как он может измениться к лучшему. Он словно превращается в ледяной столп; холод ненависти сковывает его; он не в силах ни выразить своих чувств, ни ответить на чувства других людей. Палачей в ледяном аду нет: существо, оказавшееся здесь, заточено в полном одиночестве. От чудовищного холода обнажённые тела страдальцев лопаются и покрываются язвами, подобными красным и синим цветкам лотоса, от которых и происходят названия некоторых областей ледяной преисподней. Как и в огненном аду, здесь царит ощущение несвободы и замкнутого пространства. Земля подобна холодному железу; вода застыла и обратилась в лёд; ветер режет острыми мечами. Всё вокруг твёрдое, жёсткое и острое. Обитателя холодного ада окружают ледяные стены, собственные отражения обступают его со всех сторон, и собственный голос возвращается к нему эхом.

Наконец, существуют призрачные ады, пребывание в которых длится гораздо меньше. Ады такого рода встречаются на земле повсеместно. Существо может оказаться заточенным в камне, дереве или озере, в огне или во льду, в любом неодушевлённом предмете. Страдания таких существ считаются результатом единичных действий или действий, совершённых за время одного воплощения, а не плодом долго накапливавшейся негативной кармы. Это представление, как и образ огненного ада, встречается не только в буддизме: многим народам Востока и Запада известны легенды о заточенных таким образом духах (наподобие Ариэля из шекспировской «Бури», которого затем освободил волшебник Просперо).

С агрессией связана приверженность извращённой логике, посредством которой человек всегда ухитряется оправдать себя и возложить вину на других. Убеждённость в том, что в наших страданиях повинны только внешние обстоятельства, становится настолько глубокой, что отказаться от неё кажется уже невозможным. Другие люди причиняют нам зло, — рассуждаем мы, — но спускать им это с рук нельзя: иначе они станут обращаться с нами ещё хуже, и мы возненавидим их навсегда и никогда больше не будем счастливы. Сделанного не воротишь, и мы не должны забывать об этом, не должны прощать. И вот мы исторгаем пламя жгучей ненависти, и оно возвращается к нам, отразившись от небес и земли. Мы испускаем волны холодной ненависти, и весь мир превращается для нас в ледяной ад.

Считается, что пребывание в адских мирах длится миллионы и миллионы лет по земному счёту. Агрессия порождает среду абсолютной несвободы, в которой мы чувствуем себя заточенными на веки вечные; надежда покидает нас, и нам кажется, что мы уже никогда не вырвемся из этой ловушки. Человеку, переживающему глубокое горе, кажется, что время почти не движется, — или, точнее, время теряет для него всякий смысл. Прошлое и будущее исчезают, остаётся только невыносимое настоящее, растянувшееся в вечность. Но привязанность живых существ к своей ложной индивидуальности так сильна, что может показаться неистребимой. Существо мечтает умереть и положить конец своим страданиям, но не может; его режут на части снова и снова, но оно неизменно оживает.

И всё-таки последствиям большинства дурных поступков рано или поздно приходит конец. Постепенно в потоке сознания взрастают семена добра, и у обитателя ада пробуждается раскаяние или сочувствие к товарищу по несчастьям. Даже крохотного проблеска сострадания достаточно, чтобы положить начало пути, который в конце концов приведёт к перерождению в одном из высших миров.

В каждом из шести миров Будда проявляется в форме, наиболее подходящей для общения с обитателями этого мира. В преисподней он принимает облик Дхармараджи — Царя Дхармы, как иногда называют Яму, Владыку Смерти. Согласно индийскому мифу, Яма был первым существом, перешагнувшим рубеж смерти. Поэтому он и стал проводником и судьёй всех умерших. В ипостаси Дхармараджи его изображают чёрным или темнокожим; в одной руке он держит сосуд с водой, а в другой — с огнём, с помощью которых он облегчает страдания существ, мучающихся в огненном и ледяном адах. Изыскам и тонкостям здесь не место: муки обитателей ада так ужасны, что помочь им может только прямая противоположность терзающего их «яда». Только после этого сердца их могут открыться учению Будды. На более глубоком уровне одновременная демонстрация огня и воды напоминает о чувстве контраста, которого начисто лишены обитатели ада. Они заточены в своих мучениях, потому что убеждены в их реальности; всё их существование свелось к огню или льду. Увидев в руках Будды огонь и воду одновременно, обитатель ада может хоть на мгновение усомниться в абсолютной реальности своего состояния: быть может, существует и нечто иное?

В «Освобождении посредством слушания» путь, ведущий в адские миры, появляется одновременно с Акшобхьей, буддой рода Ваджра, преображающим в амриту яд агрессии. Может показаться, что невероятная тяжесть негативной кармы, увлекающей существо в тот низший мир, не имеет ничего общего с пробужденными качествами Ваджры. Однако возможность прозрения и обретения ясности присутствует и в адских мирах. Всякий проблеск пробуждения связан с бардо, с чувством «разрыва», с утратой уверенности и определённости. Как область, в которой жажда присвоения и несвобода принимают крайние формы, адский мир ассоциируется с бардо умирания, когда растворяются все элементы и составные части «я». Обитатели ада отождествились с агрессией настолько тесно, что отказ от неё представляется им подобным смерти. Поэтому бардо умирания — это высшая точка пребывания в адском мире, самое напряжённое из возможных здесь переживаний. В этот момент предельной напряжённости между двумя полюсами возникает внезапная возможность прозреть нечто высшее, чем крайности сансарического существования и исчезновения «я».

МИР ГОЛОДНЫХ ДУХОВ

Мир голодных духов — это состояние крайней неудовлетворённости и невозможности осуществить свои желания. Страдания здесь не столь мучительны, как в мире обитателей ада (по крайней мере, голодные духи избавлены от ощущений абсолютной стеснённости и несвободы), но всё же очень сильны, ибо тяжесть негативных действий, повлёкших за собой перерождение в этом состоянии, велика.

Собственно «духи» — лишь один из множества классов существ, обитающих в этом мире. На санскрите существо этого класса называется претя, что означает просто «покойник». Первоначально «пре-той» называли дух умершего, над которым не совершили положенных погребальных обрядов и который из-за этого не может продолжить путь к месту своего перерождения или освобождения.

Он остаётся на кладбище или на площадке для кремаций, дожидаясь ритуальных подношений, которые освободят его. В несколько ином свете сущность прет представляет более поздний индийский миф, повествующий о боге Брахме, олицетворении творческой энергии желания. Силой мысли Брахма сотворил дочь — первую в мире женщину, и тотчас возжелал её, повинуясь побуждению своей природной сущности. Но, будучи также воплощением блага, истины и чистоты, он попытался побороть в себе это желание. Из капель пота, которыми покрылось его тело в этой напряжённой внутренней борьбе, возникли преты. В других вариантах мифа рассказывается о рождении других странных существ из осадка желания или гнева, преодолённых, но не уничтоженных без остатка. Иными словами, желание и гнев всегда порождают кармические последствия — духов, которые будут преследовать нас, пока мы не изживём эти последствия.

Термин «голодные духи» происходит от тибетского перевода этого санскритского слова (тиб. уi dvags) [85] и представляется мне весьма удачным, так как содержит в себе главную характеристику этого класса существ. В английском языке словом «дух» ( ghost) обычно обозначается душа покойника, «застрявшая» между земной и загробной жизнью (подобно индийскому прете в первоначальном значении этого слова), поэтому следует помнить, что мир прет в буддизме — это не промежуточное состояние, а новая жизнь, новое перерождение. Но в остальном наше представление о духах достаточно хорошо согласуется с психологией буддийского мира прет. Все духи так или иначе голодны и не удовлетворены, они бесцельно блуждают в поисках того, что удовлетворило бы их жажду, и мучат других своими ненасытными желаниями.

85

См. Сарат Чандра Дас. «Тибетско-английский словарь» (Sarat Chandra Das. A Tibetan-English Dictionary, p. 1132).