Сизые зрачки зла
Шрифт:
Глава 15
Впервые в жизни Платон Горчаков понял, что значит «онеметь». Он смотрел на замершую в дверях соседнего номера девушку – и не знал, что сказать. Самым интересным было то, что во время всего долгого путешествия из столицы он постоянно думал о графине Чернышевой, а когда наконец ее встретил, замер столбом, не находя слов. Он видел, что Вера тоже его узнала – взгляд ее заметался, а щеки вспыхнули. Девушка отступила в глубину комнаты, собираясь захлопнуть дверь, и это привело Платона в чувство. Он шагнул за ней
– Вера Александровна, погодите минутку, у меня для вас есть письмо от вашей сестры, – выпалил он первое, что пришло в голову.
Это сработало, дверь приоткрылась пошире, и он вновь увидел все еще пылающее лицо. Губы Веры подрагивали, но она мужественно выдержала взгляд Горчакова и, гордо вздернув подбородок, осведомилась:
– Разве вы знакомы с моей сестрой? Кстати, с которой? У меня их две.
– Я имел честь быть представленным графине Надежде Александровне. Перед отъездом из Санкт-Петербурга я посетил Кочубеев, а ваша сестра и бабушка тоже были там. У нас состоялся очень хороший разговор. Кстати, я и не знал, что мы с вами стали соседями. Мария Григорьевна сообщила мне, что Солита теперь принадлежит вам, а когда дамы узнали, что я собираюсь в свое имение, то попросили захватить для вас письмо.
Похоже, он смог убедить красавицу: та полностью открыла дверь, мгновенье помедлила, решая, пригласить ли его войти, но потом сама вышла в коридор.
– Очень любезно с вашей стороны захватить для меня письмо, – заметила она, и Платон услышал заученные интонации светской дамы. Стало жаль – смущенная и растерянная Вера Чернышева была гораздо милее величественной и прекрасной графини из дома на набережной Мойки.
– Конверт лежит в саквояже, разрешите мне его достать, подождите минутку, – попросил он.
– Да, конечно, я побуду здесь.
Платон зашел в свой номер и, не разбирая, вывалил содержимое саквояжа на кровать. Кожаный мешок с документами, где лежало и драгоценное письмо, он положил на самое дно, и сейчас тот выпал последним. Платон развязал шнурки и достал маленький конверт с ярко-алой сургучной печатью. На нем крупным, но изящным почерком четко, без единой помарки были выведены титул и имя Веры. Надин Чернышева оказалась умной и деловой (в чем князь успел убедиться лично), но всеми повадками сильно напоминала боевой таран.
«Ну и сестрицы, – успел подумать Платон, – и как с ними только обращаться? Как бы впросак не попасть».
Он вернулся в полутемный коридор. Вера по-прежнему ждала у своей двери. Она уже взяла себя в руки, лицо ее стало невозмутимо-спокойным, а взгляд фиалковых глаз – холодновато-любезным. Она протянула руку за письмом:
– Нашли? Благодарю вас.
– Да, вот оно, но, пожалуйста, не уходите. Ваша бабушка и сестра обнадежили меня, что я смогу обратиться к вам с просьбой.
Он замолчал, ожидая ответа. Девушка замерла от неожиданности, но потом откликнулась: – Слушаю вас.
– Дело в том, что в Хвастовичах меня ждут сестры. Они должны были приехать туда еще неделю назад. Я отправил их в имение вместе с гувернанткой, надеясь, что мадам Бунич не откажется присмотреть за ними до моего приезда. Но при встрече ваша бабушка сообщила, что наша соседка скончалась, вот мне и пришлось срочно выехать в поместье, чтобы устроить девочек самому. Вы разрешите мне привезти их в Солиту и представить вам?
– Конечно, привозите, – согласилась Вера, – мы пробудем здесь еще пару дней и вернемся в имение. Я буду рада видеть ваших сестер.
«Только сестер, – отметил Платон, – а мне она не будет рада – так, видимо, нужно понимать ее приглашение».
Он постарался не выдать своего разочарования и как можно равнодушнее спросил:
– Вы здесь с родными?
– Я приехала с исправником нашего уезда и своей помощницей. Родных у меня здесь нет.
Подтверждая ее слова, в конце коридора показались высокая девушка с чайным подносом в руках и несущий небольшой медный самовар мужчина в мундире.
– Вот и они, – кивнула на приближающуюся пару молодая графиня. – Приходите к нам на чай, я вас познакомлю.
– Благодарю, – успел сказать Платон до того, как она, кивнув, вернулась в свою комнату.
Пара, несущая чайные принадлежности, с любопытством оглядев князя, прошествовала за Верой, а Горчаков вошел в свой номер.
Подождав для приличия четверть часа, Платон постучал в соседнюю дверь. Ему открыл исправник.
– Проходите, ваша светлость, – пригласил он и улыбнулся, отчего его приятное темноглазое лицо сразу стало моложе. – Я – Петр Петрович Щеглов, капитан, исправник нашего уезда. Ее сиятельство вы знаете, а вторая дама – Марфа Васильевна Сорина.
Высокая девушка с короткими каштановыми волосами поднялась из-за стола, приветствуя гостя, а графиня Вера просто кивнула, указав Платону на свободный стул. Он пожал руку капитану, поклонился Сориной и сел рядом с хозяйкой.
– Вы надолго к себе в имение? – спросила Вера, передавая ему чашку.
– Нет, мне нужно вернуться в столицу, у меня там есть незаконченное дело, – дипломатично ответил Горчаков, надеясь, что она поймет его правильно.
Он не ошибся, молодая графиня чуть запнулась, но не захотела говорить при посторонних об их общей беде и перевела разговор на другую тему:
– Вы сказали, что сейчас в Хвастовичах живут ваши сестры?
– Они – близнецы, или двойняшки, я не знаю, как правильно говорить. Сестры очень похожи друг на друга, только цвет волос и глаз у них разный: Полина – рыжая с зелеными глазами, а Вероника – голубоглазая брюнетка, как вы.
Вера явно смутилась, и Горчаков сообразил, что не следовало так подчеркивать, свое внимание к ее внешности. Он поспешил исправить свой промах и вернулся к разговору о сестрах:
– Их отец был вторым мужем моей матери. Девочки не так давно потеряли сразу обоих родителей, и теперь их опекуном я стал. Я собираюсь скоро выйти в отставку и окончательно перебраться в Хвастовичи.