Сизые зрачки зла
Шрифт:
– Это замечательно! – с энтузиазмом поддержал его Щеглов. – Пока все хозяева имений не вернутся в уезд, довоенного благосостояния здесь все равно не достичь.
– Почему? – удивился Горчаков. – У меня в имении отличный управляющий.
– Да будь ваш управляющей хоть семи пядей во лбу, нашему уезду от этого ни жарко, ни холодно, потому что доход с поместья вы забираете в столицу. А если вы сами станете жить в имении, вы и доход будете вкладывать на месте. Так же будут делать и остальные, к тому же, жизнь в усадьбах оживится, праздники станут устраивать,
– На это и возразить нечего, – улыбнулся Платон, – вы совершенно правы.
– Петр Петрович за наш уезд всей душой радеет, – опустив глаза, робко откликнулась Сорина.
– Да, это точно подмечено, – поддержала ее молодая графиня, – капитан Щеглов – истинный патриот нашего уезда.
– Ну, вы уж слишком сильно меня хвалите, – отмахнулся исправник.
Платону он очень нравился: Щеглов казался таким основательным, по-настоящему надежным, и при этом соображал молниеносно, вот и сейчас он сразу же нашел предлог, чтобы отвлечь разговор от собственной персоны:
– А когда коронация, ваша светлость, не скажете?
– Теперь этого никто не знает. Когда я по дороге сюда останавливался в Москве, пришло известие, что по пути из Таганрога в столицу скончалась императрица Елизавета Алексеевна. Она умерла в Белеве. Уже объявили траур.
– Да что вы говорите? Как жаль! – расстроился Щеглов. – В армии ее очень уважали, знали, как она вдовам и детям погибших на войне помогает. Чистый ангел!
Осмелев, в разговор вступила Марфа:
– А правду говорят, что государыня была очень красивая? – поинтересовалась она.
Горчаков подтвердил, но Марфа не отставала. Она подробно расспросила гостя и о новой императрице, а потом о ее детях. Выслушав, она мечтательно вздохнула:
– Как хорошо, четверо детей…
Не зная, что можно на это ответить, Платон улыбнулся, но в разговор вмешался Щеглов.
– Ваша светлость, так получается, что ваши сестры сейчас одни в имении? Я так понял, что они еще не взрослые?
– Им по пятнадцати лет. К сожалению, у нас очень маленькая семья, мне некого было с ними отправить. Я рассчитывал на мадам Бунич.
– Ну, что поделать? Хоть ее очень жаль, светлой души была женщина. Но вы не беспокойтесь – пока вас не будет, я стану наведываться в имение, следить за порядком.
– Спасибо! – обрадовался князь. – Вы меня очень обяжете.
– Надеюсь, что мы с дамами уже завтра закончим все дела, и я сразу к вам заеду.
– Вы так уверены? – тихо спросила молодая графиня.
Платон заметил на ее лице тень недовольства. Он не знал, чем оно вызвано, ведь сама Вера участия в разговоре не принимала, а остальные не сказали ничего такого, что хоть как-то касалось ее. Но, похоже, этого никто кроме него не заметил. Исправник поспешил с ответом:
– Я уверен, что Горбунов купит сразу все, да и дальнейшие поставки его очень заинтересуют, – он по-мальчишечьи подмигнул озадаченному Горчакову и разъяснил: – Наши дамы привезли на ярмарку соль, а местные перекупщики им блокаду устроили. Так Вера Александровна придумала договориться с их конкурентом. Я уже с ним повидался, все, как ее сиятельство велела, ему пересказал, и тот клюнул.
– Я восхищен, сударыня! Ваша бабушка говорила мне, что вы восстанавливаете имение, но не рассказывала, что в нем есть и солеварня.
– У нас есть шахта, – выпалила Марфа, – а Вера Александровна придумала, как соль измельчать без выпаривания! Теперь можно хоть каждую неделю обозы в город гонять.
– Можно, конечно, – раздраженно заметила Вера, – только нужно, чтобы товар покупали.
– Так договорились же! Почему вы мне не верите? – обиделся Щеглов.
– Я верю, но дело сладится лишь тогда, когда я отправлю деньги матери, а раньше это – только разговоры.
«Значит, Чернышев не пощадил и своих родственников, – понял Платон, – с меня – полк, а с них – имущество. Да, Александр Иванович – беспощадный противник…»
Исправник засобирался.
– Ну, спасибо хозяйкам за хлеб-соль, – сказал он, поднимаясь. – Дамы, буду ждать вас внизу в восемь. Успеете?
– Успеем, – подтвердила Марфа, а потом вопросительно глянула на Веру.
– Да, конечно, мы будем готовы, – согласилась та.
Платону оставалось лишь попрощаться и отправиться в свой номер. На его кровати валялись вещи. Он, не разбирая, засунул их обратно в саквояж и, сбросив сюртук и сапоги, лег. Эта неожиданная встреча выбила его из колеи. Он так готовился к свиданию с Верой, подбирал слова, собираясь объяснить случившееся между ними недоразумение, а этого даже не потребовалось – девушка держалась с ним ровно, но дружелюбно. Наверное, она уже и сама знала о причинах, по которым он отказался помогать ее матери, и простила его так же, как простили ее бабушка и сестра. Тогда у Кочубеев графиня Румянцева сама подошла к Платону.
– Вы уж простите меня, голубчик, за ту выходку, сами понимаете – горе у нас, – повинилась она. – Все от отчаяния. Теперь-то я знаю, что никому навстречу не идут – таково решение царской семьи, а тогда еще не знала. Вы, наверное, приезжали, чтобы объяснить нам это?
– Да, именно это я и собирался сказать, надеялся уберечь Софью Алексеевну от напрасных унижений, – подтвердил Платон.
– Она все равно через них прошла бы, мать ведь! – вздохнула графиня. – А у вас что, кроме брата никого нет?
Платон рассказал ей о сестрах и о том, как отправил их в то поместье, где они с графиней были соседями. Когда же Румянцева сообщила ему, что Солита теперь принадлежит Вере и сама девушка уже там живет, Платон тут же вызвался передать ей весточку. Предложение приняли с благодарностью. На следующее утро он заехал в дом на набережной Мойки и из рук прекрасной Надин получил письмо для ее сестры. Красавица обворожительно улыбнулась Горчакову, и тут же с четкостью штабного генерала изложила, что он должен не только передать письмо, но и внимательно присмотреться, не терпит ли молодая графиня Чернышева какой-нибудь нужды, а потом, вернувшись в столицу, конфиденциально доложить все Надин, не беспокоя ее бабушку.