Скалолазка и Камень Судеб

Синицын Олег Геннадьевич

– Это мой мячик! – сообщил из-за моей спины детский голос.

– Конечно, твой! – ответила я, передавая резиновый глобус в протянутые руки кареглазого малыша.

– О, леди интересуется детскими игрушками? – произнес возникший откуда-то папа. Молодой, загорелый, нос с горбинкой, глаза карие, как у сына, и немного наглые, как у блудливого кота.

– Интересуюсь скорее географией, – ответила я.

– У вас красивые волосы.

Я посмотрела на папашу невидящим взглядом. В голове крутились совершенно другие, более важные, темы,

нежели разговор о моих волосах.

– А что леди делает сегодня вечером?

– Есть вероятность, что отправлюсь в Андалусию, – произнесла я автоматически.

Молодой папа на миг растерялся от столь прямого ответа, но вовремя спохватился:

– А может, вас заинтересуют некоторые взрослые игрушки? Например, маленький итальянский ресторанчик, свечи, бутылочка сицилийского вина?

– Папа! – Мальчик дернул папу за брючину.

– Подожди, Тони, я разговариваю с тетей.

– Мама велела рассказывать ей, когда ты будешь говорить с другими тетями.

Игривое выражение исчезло с папиного лица.

– И вовсе я не говорил с другими тетями!

– Говорил. С той, которая делала укол.

– Я сказал ей, что ты переболел свинкой.

– Ты говорил, что у нее красивые волосы и что будет интересно посмотреть, как они развеваются на ветру, когда вы поедете на катере.

Молодой папа глянул на меня, покраснел и снова повернулся к сыну.

– Энтони! Я этого не говорил!

– Нет, говорил! Я маме расскажу, когда она вернется из Дании!

Спорящая парочка удалились, унося с собой мяч-глобус, а я в полной задумчивости вернулась в кардиологическое отделение. Надо было разобраться с вещами археолога.

Темза лежала в тумане, который собрался под ней ближе к вечеру. Я брела по набережной, глубоко вдыхала сырой воздух, размышляла. Иногда обнаруживала, что размахиваю руками, помогая мыслям: рублю ладонью воздух, отмеряю какие-то отрезки. Вот незадача… Стыдно перед людьми. Хотя, признаться, англичане с пониманием относятся ко всем странностям, связанным с личностью. Даже если вы покрасите голову в красный цвет, натянете желтый пиджак и зеленые брюки, встанете на перекрестке и будете изображать светофор – они будут смотреть на вас некоторое время, поаплодируют и отправятся дальше…

Я не могла понять, почему линия забора оканчивается именно возле холма, на котором сфотографированы сэр Говард Лестер и кембриджширские болота? Почему возле этого холма, а не у какого-то другого?

Не там ли был обнаружен и лошадиный череп?

Из кармана моей спортивной куртки выглядывала впопыхах купленная, еще пахшая типографской краской топографическая карта Андалусии. Я знала, что путь Фенрира к Британским островам начался где-то на испанском побережье – на участке между Малагой и мысом Гата. Я, конечно, отправлюсь туда. Только что там искать? Рунные надписи на стенах: «Здесь был Фенрир (погоняло Волк)! Тратил деньги, отдыхал от чисто конкретных разборок, строил аборигенов…»?

Пожалуй, вряд ли.

Я должна искать след великой битвы, о которой имеется упоминание на ледяной стене. Придется перетряхнуть музеи в поисках железок северного происхождения, непонятно как появившихся на юге Испании. Полистать архивы, перечитать хроники и легенды. На эту работу потребуется прорва времени. А у меня его нет, как заявили некоторые люди, пожалевшие денег на карточку «Виза»…

У небольшого причала, возле которого совершают промежуточную остановку прогулочные катера, я увидела мужчину с детской коляской. Его руки занимали упаковки с подгузниками «Хагис», ручка коляски упиралась в живот.

С коляской, очевидно, было что-то не так, потому что она кренилась набок. Мужчине приходилось поддерживать ее бедром. Некоторое время я наблюдав за ним, а потом поняла, что еще вот-вот – и коляска опрокинется, а мужчина, стараясь удержать ее, рассыплет по лужам белоснежные упаковки.

Людей поблизости не было. И я подошла к нему.

– Извините, но мне кажется, что вам требуется помощь. Давайте подержу подгузники.

– О, я вам очень признателен! – обрадовался он. – Лучше подержите коляску, а я перехвачу упаковки.

Я зажала свои бумаги под мышкой и положила правую ладонь на виниловую, с рельефом для пальцев, рукоять. Едва успела принять вес коляски, как раздался металлический щелчок.

Упаковки с подгузниками полетели в разные стороны, несколько упало в мутную воду, лениво бьющуюся о причал. Я ничего не могла понять, настолько быстро все произошло. Почувствовала только холодный металл на запястье и лишь тогда увидела, что глаза мужчины знакомы.

И не просто знакомы…

– Помнишь меня? – спросил Саша.

Мое запястье было приковано к коляске наручниками. Я попыталась вырваться, но корзина оказалась такой тяжеленной, словно в нее вместо младенца напихали пудовых гирь.

– Помнишь, как ты унизила меня, сучка?

Покрывало в корзине сбилось, и я обнаружила под ним два диска от штанги. Все-таки лизоблюд Саша хранил злобу за тот эпизод, когда я укротила его в библиотеке. Как заткнула галстуком его рот… Вот кто следил за мной на мокрых лондонских улицах, выжидая удобный момент!

– Твоя миссия закончена! – оскалившись, произнес Саша.

И столкнул коляску с причала. Набитая железом корзина полетела вниз, потащив меня за собой. Фотографии и ксерокопии рассыпались по причалу. Я перевалилась через край и плюхнулась в холодную воду.

Тяжеловесные «блины» резво тянули коляску ко дну. Я трепыхалась, рвалась к поверхности, выдирая кисть из железа, но только содрала кожу запястья. А коляска продолжала опускаться в мутные глубины.

Стужа осенней воды пробрала насквозь. Ударила в затылок, сковала грудь. Какая смерть придет первой? Несколько литров воды – или холод в сердце? Поспорила бы, но обстановка не та. Да и не с кем спорить на дне Темзы.