Скатерть Лидии Либединской
Шрифт:
В стенограмме от 4–5 мая 1937 года на заседании бюро поэтической секции Ставский восклицает: «И Уткина, и Светлова, и Суркова — всех надо критиковать, а у нас были такие товарищи, до которых мы боялись дотронуться. Тов. Сталин говорит, что сберегать людей — это значит их резко критиковать и вскрывать все их ошибки».
Наивная Маргарита Алигер в дневнике за 1939 год пишет: «9 января. Потом был клубный день. Читал Светлов. Мне его очень жалко. Вот ведь пишут на билетах: „Михаил Светлов. Новые стихи. Отрывки из песен и „Сказка““. А когда доходит до дела, то выясняется, что никаких новых стихов нет. Те, что называются новыми, написаны три-четыре года тому назад. И дует он эти песенки из пьесы, „Изюм“, как он сам говорит. Очень мило, остроумно, талантливо, но все-таки не то. Не ладится что-то у этого поэта».
Что можно было писать под таким прессом?
В сентябре 1961 года Лидия Борисовна рассталась с художником-карикатуристом И. Игиным, с которым всерьез хотела построить новую семью. Но богемная жизнь художника и невозможность найти замену ушедшему из жизни Юрию Либединскому не дали возникнуть этой семье. Игин в это время очень дружил со Светловым, они вместе делали книжку, и снова их встреча произошла спустя двадцать лет.
Лиде Либединской
О его возвращении она написала в дневнике:
«И снова Миша, милый, верный друг всей жизни, самый мой любимый из людей, оставшихся на земле. Какое счастье пронести такую любовь друг к другу через двадцать лет! Он сказал: „Я тебе не муж, не друг, не любовник, а гораздо больше — я часть твоей биографии“. Это абсолютно точно. Каждая встреча с ним — праздник, потому что мы так легко разговариваем, все понятно. Но, Господи, как он несчастлив, и помочь ему нельзя. Ему нужно одиночество, но он очень страдает от одиночества, но он тоже страдает от отсутствия тепла душевного, он стар, болен и одинок».
«Вчера весь вечер рядом Миша, родной, большой, единственный такой на свете. „Где ты будешь встречать Новый год?“ — „Наверно, в Клубе с Родам [40] , но это будет в последний раз“.
Это не будет в последний раз, да ему и нельзя сейчас резко менять жизнь. Терпеть все, что терпит Родам, никто не сможет, и быть ему одному нельзя, очень уж он незащищенный, да и больной и старый, и все-таки никого на свете лучше его нету. Как я радуюсь, когда он мне говорит: „Может быть, ты — это самое чистое и лучшее, что у меня было в жизни“. А у меня самым лучшим был Ю.Н., а потом Миша…»
40
Родам Ираклиевна Амирэджиби (1918–1994), сестра грузинского поэта Чубуа Амирэджиби, жена М. Светлова, впоследствии — жена физика Б. М. Понтекорво.
Страничка из архива Л. Либединской:
Лидочка! Выйди замуж за старика, Час последний — он недалек. Жизни взбалмошная река Превращается в ручеек. Даже рифмы выдумывать лень; Вместо страсти и ожиданий Разукрашен завтрашний день Светляками воспоминаний. Выйди замуж за старика! За меня! Вот какой урод! Не везде река глубока — Перейди меня тихо вброд. Там, на маленьком берегу, Где закат над плакучей ивой, Я остатки снов берегу, Чтобы сделать тебя счастливой. Так и не было, хоть убей, Хоть с ума сойди от бессилья, Ни воркующих голубей, Ни орлов, распростерших крылья.На обороте наверху:
«Мишенька, родной мой, — нет, нет и нет! Ты знаешь, как я люблю тебя, как многое нас связывает, но только не это. Я все для тебя сделаю, все, что ты хочешь, но ты же сам знаешь, мы возненавидим друг друга на третий день».
На обороте внизу:
«Дурочка! Подумай хорошенько. Помни: главное в жизни — это отношение друг к другу. Часто ли это бывает? Нам уже не 18 лет!»
Из дневника Либединской от 21 декабря 1962 года:
«…С Мишей по-прежнему. Он три месяца не пьет и не курит, чистенький, родной. Но с 1-го опять запьет. Ушел от семьи. Живет один. Трудно ему, не знаю, на сколько хватит. Думаю, что вернется. Но мы с ним будем всегда дружить. Выдумщик — мы с ним 27 марта отмечали двадцать лет нашего знакомства, и, что было очень трогательно, целый день у него, потом в „Пекине“, потом в ВТО, утром в Ермоловском театре „Гость из ночи“».
Страничка из архива:
Лида!
Не поздравляю тебя с Новым годом, потому что я ревную. Неужели ты будешь сожительствовать с ним целый год, но я тебе все прощу и приду к тебе в 1963 году. Тогда мы с тобой будем счастливы.
Лидочка!
Это пишу тебе я — главный самец Советского Союза. От меня произошли все — начиная с Софронова и кончая домоуправлением. Как ты там?
Мне почему-то вспомнились письма Маяковского Лиле Брик. И через эти письма я понял психологию женщины. Женщины невыносят гения. Для женщины обыкновенный талант — это уже слишком много. Для женщины нужен человек, мечущийся между своими командировочными и отдельным заработком. Меня женщины никогда по-настоящему не любили. Они только будут писать обо мне мемуары. И я уйду от них в смертельную командировку, где командировочные платят только гениям. Мне ничего не достанется. Я только одолжу десятку у официантки, накрывающей столик у дверей рая, и никогда она этой десятки не получит. Вселенная будет говорить обо мне: он везде задолжал.
Да здравствует Вселенная и отдельные ее граждане!
Обнимаю тебя, Лидочка!
Бабушка Татьяна Владимировна
Все годы Татьяна Владимировна беззаветно служила и помогала дочери. С ними жила ее мать Нина Алексеевна, которая растила Лиду, а затем и ее маленькую дочь Машу.
Лидия Борисовна пишет в «Зеленой лампе»: «Держать домашнюю работницу нам было не по средствам, и бабушка взяла на себя ведение хозяйства. Высокая, статная, в белоснежной блузе с черным галстучком и старомодной, до полу, черной шерстяной юбке, она вечно была погружена в воспоминания о прочитанном, сетовала, что не удалось восстание декабристов, слегка грассируя, рассказывала мне содержание „Былого и дум“ или „Войны и мира“ и едва успевала приготовить обед. К приходу родителей мы с ней общими усилиями мыли посуду и подметали пол. А когда мама сетовала, что в комнате беспорядок, бабушка, величаво вскинув голову, мешая русские слова с французскими, невозмутимо отвечала: