Скатерть Лидии Либединской
Шрифт:
Н.Г.: Что же у них случилось с вашим дедушкой Борисом Дмитриевичем Толстым?
Т.Г.: Бабушка говорила, что вышла замуж без любви. Просто ей было 25 лет, и ее мама очень хотела, чтобы был престижный брак. Бабушка рассказывала с горечью, что муж ревновал ее. И даже когда в дом Пастернак приходил, то Борис Дмитриевич уходил и разговаривал с дворником, делая вид, что ему абсолютно неинтересно с Пастернаком. Он как-то ее очень сильно обидел.
Бабушка никогда не жаловалась и все воспринимала как должное. Но могла обидеться на абсолютно непонятные вещи. Мама ей купила очень хороший диван, и какой бабушка устроила скандал. Диван был розовый, с какими-то веночками. «Ты мне гроб привезла, могильные рисунки». Диван увезли на дачу, чтобы ее не раздражать.
Такой же странный скандал был, когда мама решила, что пора повести нас, маленьких, в Коктебель. Бабушка сказала, что она не хочет, как она может поехать к морю в таком виде. Она не так выглядит. Она ненавидела себя в пожилые годы. «Я такая старая, и ты меня хочешь послать на море, чтобы на меня все смотрели!» Это первый раз было. Мама говорит:
— Надо тебе сшить халат!
— Мне не халат нужно сшить, а саван! — кричала бабушка.
Но мама ее все равно отправила. После этого бабушка просто обожала эти поездки, всю зиму ждала, когда мы поедем. Там же были и ее литературные знакомые.
Первые слова в «Зеленой лампе» сначала были такие: «Моя мать носила клетчатую кепку и дружила с футуристами, потом с „ЛЕФами“ и ненавидела советскую власть»; мама показала их бабушке:
— Вот как я начала книжку!
Бабушка возмутилась:
— Ты что, посадить меня хочешь?
Был жуткий скандал. Мама убрала эту фразу. В шестидесятые годы ей казалось, что все — советская власть уже ничего не сделает. Бабушка же была на всю жизнь напугана и знала, чем это может обернуться.
< image l:href="#"/>При входе в комнату у нее стоял такой секретер, школьный. Здесь книжки, здесь рукопись, а здесь пишущая машинка, она сидела и печатала. Последние годы она занималась Лермонтовым, ее очень интересовали его отношения с Варенькой Лопухиной, она была полностью в это погружена. Настолько, что, когда у меня оставалась подружка ночевать (готовились к экзаменам), бабушка утром входила и рассказывала что-нибудь новое про Вареньку.
Бабушка говорила: «Мне не повезло, я хотела заниматься только литературой, жить литературой, а вот, как назло, жизнь так поступила со мной, что я должна заниматься совсем другим — пеленками, детьми».
Но нет, она нас очень любила. Она каждого выделяла. Нам разрешалось приводить в день, к тому, что нас было пятеро, не больше одного ребенка на обед.
По вечерам бабушка прикладывалась на край кровати к кому-нибудь из нас. Лежать за ее спиной было очень уютно, и мы часто спорили о том, чья очередь на этот раз. Она рассказывала забавные истории из своего детства, про шалости их с дядей Алешей, горячо любимым братом, про дачу в Кабулетти, про свою бабушку Марию Людвиговну, про то, как приехали в Москву и как наша мама была маленькая.
Бабушка, будучи разносторонне одаренным и образованным человеком, хорошо рисовала, была очень музыкальной, свободно говорила по-французски. По мере сил она поощряла и наш интерес к любым увлечениям такого рода. Нельзя сказать, что это всегда падало на благодатную почву, но, несомненно, сыграло свою роль.
Когда папа умер, Маша уже была замужем и ждала ребенка. И опять основная нагрузка легла на бабушкины плечи. Как всегда, с достоинством она переносила свалившееся на семью горе и мужественно старалась склеить осколки прежней жизни. На нее сваливались и наши школьные неурядицы, и забота о младших, и вырывавшееся порой наружу мамино отчаяние. Но и тогда она не переставала работать, задумала повесть о последней любви Лермонтова к Вареньке Лопухиной, возвращалась к Рылееву, вела и личную, и деловую переписку, ходила в рукописный отдел Ленинки. Рукописный отдел находился тогда прямо над читальным залом для юношества, и иногда мы ходили туда вместе, а потом вместе возвращались домой через Каменный мост.
Когда мы немного подросли, бабушка стала брать нас с собой в поездки. Так, в 1958 году она взяла нас четверых (Маша уже была взрослой и осталась дома) на Северный Кавказ в поездку по лермонтовским местам. Надо сказать, что Лермонтов был почти членом нашей семьи, про него тоже рассказывалось по вечерам, и, когда в 1959 году вышла замечательная бабушкина книжка «Детство Лермонтова», многое было уже нам хорошо знакомо. А тогда она работала над повестью «Дуэль Лермонтова». В нашем архиве сохранилась небольшая записная книжка, в которой бабушка делала заметки, нужные ей для работы. Помимо этого, она там же вела краткий дневник нашей поездки:
17 июля. Отъезд.
19 июля. В 7:45 в Пятигорске. Орел, цветник, Провал, Академическая галерея. У дяди Алеши (бабушкин брат Алексей Владимирович Ефимов в это время лечился на Кавказе).
20 июля, воскресенье. Когда подходили к Лермонтовскому гроту, одна гражданка шла с мужем (толстая, в пестром светлом платье), сказала:
— Вы приезжие и тут ничего не знаете?
Я сказала «нет», тогда она оживилась:
— Смотрите. Это грот Лермонтова. Тут он сидел за решеткой. Когда его сослали, то прямо привезли сюда, заперли и поставили стражу. Но он не унывал, и писал свои чудные стихи и прославлялся, и даже встречался со своей возлюбленной. Вот какой это грот! Ну а вот тут, внизу, Пушкинские ванны, в них купался Пушкин, поэтому они так и называются.
21 июля, понедельник. Дом Верещагиных и Домик Лермонтова. <…> Шашлык на Провале, Эолова арфа, Академ. галерея. Цветник.
22 июля, вторник. Осмотр места дуэли (стар. и нов.). Поездка вокруг Машука. Вр. погр. (временное погребение. — Н.Г. ) Л-ва. Капиева, Николаева. Ниночка у Наташи Капиевой. У Алеши. Просил купить ему еду в дорогу.
23 июля, среда. Утром у Сергея Ивановича [41] . Дети в комнате после обеда в закусочной в цветнике. Провожали Алешу, уехал очень больной. На вокзале принимал нитроглицерин. …Когда вагон остановился не у платформы, он уныло стоял у подножки. Поезд стоит 4 минуты, я ему сказала: «Входи», а он очень грустно ответил: «Не могу». Тогда я сказала проводнику: помогите ему! Проводник подал ему руки, снизу его поддержали, и он поднялся в вагон.
41
Сергей Иванович Недумов, с 1939 по 1961 года старший научный сотрудник музея «Домик Лермонтова», главный хранитель фондов.