Скатерть Лидии Либединской
Шрифт:
Борис Жутовский
Под рюмку чая
В Большую квартиру в Лаврушинском, напротив Третьяковки, гости съезжаются к 11 ночи на Пасху. И идут к Храму — рядом с домом. Кто хочет. Это не религиозные рдения. Это традиция.
Лидия Борисовна, в девичестве Толстая, внучатая племянница Льва Николаевича, внучка его брата. И дворянские традиции — это ее традиции. Так было в ее жизни всегда.
Сначала все отогреваются в гостиной, где книги до потолка, фотографии, картины, картинки, подарки, игрушки, насиженная мебель, налюбленные уголки, абажурчики и свечки, канделябры и пепельницы, горки камней, скатерки, тряпочки — все память. Есть скатерть автографов — они писали, а она вышивала.
А потом тихо, мимо завешенных прелестями стен коридора — к столу. Впрочем, можно и на кухню завернуть, пропустить рюмочку. Кухня — мини-музей. Там собраны дощечки со всего мира. Это место для любимых в будни. И самовар, и водка, и холодильник — хоть когда.
Ну, и выходим к столу. Кувертов на тридцать, до отказу, только бы впихнуть стульчик. Стол голубого-синего стекла. Много лет собираемый.
Граненые графины с водками. Бутылок — ни-ни. Заморские виски — уж так и быть. И вино — ладно. А водка только в графинах.
И начинается — а грибочки, вот эти, белые, соленые. А эту рыбку утром Лола принесла, а паштет! Ну, почему никто не ест язык. Саша, хрен рядышком.
Стол — русский: если взял тарелку или блюдо — назад не поставишь — уже занято. Салаты сочатся гранатовым соком, а слезы с балыка и сыров катятся капелью. Что-нибудь непременно из Израиля — от детей — травы, хумус и еще невесть какая вкусность.
За столом — только любимые на все времена, и большинство на одних и тех же местах — традиция. Пара школьных подруг-поэтесс, Юлик Ким, Саша Городницкий, раньше всегда, теперь иногда — Игорь Губерман, зять с дочкой Татой из Иерусалима, московская дочка Лола с Саней-мужем, внуки, правнуки, друзья. Лидия Борисовна во главе стола все переживает, что мало едят, все пропадет, опять пришли неголодные. Стасик Рассадин красиво рассказывает про любовь к хозяйке, а зять Саня орет «ура» каждому тосту и чтобы непременно все вместе.
Свечи в тяжелых серебряных канделябрах оплывают на гроздья винограда и персики, дожидающиеся десерта под утро, хрустящие салфетки сползают с колен, а ледяная водка переливается синими брызгами в граненых рюмках.
Господи, а сколько доброго, нежного, умного достается в тостах каждому из гостей!! А среди ночи подтягиваются новые любимые, отбывшие начало в нужностях и прискакивающие сюда, сюда — к Лидии Борисовне!
И в койку — улыбаться от счастья.
Ее не обошло время со всеми гадостями, но что-то — НАД — всегда видится и слышится. Ей есть с чем сравнивать. Судьба так сложилась — в сердце и любви Лидии Борисовны живут А. И. Герцен с А. С. Пушкиным, и А. Фадеев с А. Межировым, и М. Светлов с Г. Гориным, и М. И. Цветаева, и А. Е. Крученых. Для нее нет печатей принадлежности — есть место в сердце и истории. В сердце — главное.
Перечислять имена и фамилии — нет надобности. Правильнее так и сказать — Лидия Борисовна Либединская. И извольте шапки долой и на колено, джентльмены.
Спокойное достоинство через годы разностей — не предмет зависти даже белой, — восхищение и возможность, заглянув в себя, распрямить спину и посмотреть вокруг совсем другими глазами.
«Пока мы ее (жизнь) ругаем, она проходит», — это Лидия Борисовна за рюмкой чая, среди дня в разговоре.
Пять детей, четырнадцать внуков, тринадцать правнуков. Половина в Израиле, половина здесь, в Москве. Ну, еще кто-то мотается по миру — свобода ведь на нас свалилась — вот и шастаем.
«Главная заслуга перемен теперешних — это пакетики пластиковые не надо из-за границы возить!» — это опять Лидия Борисовна на той же кухне. Под рюмку чая.
Тамара Жирмунская
С ангелом путешествий за спиной
Наша дружба расцвела к концу шестидесятых и, как исток полноводной реки, порой прячется в дебрях — его и не разглядишь, — так скрыто от меня начало наших горячих, доверительных, да что там, почти родственных отношений с Лидией Борисовной. Не имею права втираться в ее и без того многолюдную семью, но всегда думала и думаю о ней как о старшей сестре. Сестре, которой у меня никогда не было. Не было ее и у Лиды. Дети, внуки, правнуки — все это прекрасно. Но самое слово «сестра» излучает живое «всамделишное» тепло. Что сравнится с этим!..
Не раз говорила Лиде: в крученой-верченой литературной среде она была воплощением духовного здоровья, трезвого ума, отрицанием эгоцентризма не только для меня. К ней можно было прислониться, как истощенные долгой дорогой паломники прислоняются, втягивая спиной прану, к стволам вековых деревьев. Зацикленность на себе ненаглядном, патологические заскоки, будто бы неразлучные с талантом, разбивались о крепкий стержень ее личности, точно бешеные ветры о скалу. Талантами же она была наделена щедро. Это и многогранный литературный дар — к молодым ее стихам всерьез отнеслась сама Цветаева! И редкий во все времена, особенно в недоверчивое наше, дар бескорыстного сердечного общения. И, вероятно, главный ее талант, осветивший судьбу многих окружавших ее людей — умение любить. Почти по апостолу Павлу: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, Не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» (1 Кор, 13:4–7.)
Четырнадцать с половиной лет разделяло нас с Лидой, но сколько совпадений и пересечений было у нас в жизни! Обе жили в центре Москвы, в коммуналках, в одной комнате с любящими родными, но как хотелось лет с пятнадцати-шестнадцати иметь свой собственный уголок! Обе учились в соседних школах: от ее Дегтярного переулка до моего Успенского пять минут пешком. Посещали одни и те же театры, читали одни и те же книги. И, главное, нам досталась одна и та же затяжная историческая эпоха, не подозревавшая, что скоро ее обзовут эпохой культа личности. Обе верили в эту личность, не замечая (я) или отметая (Лида) то, что ее решительно не красило.
Время, что ли, тогда остановилось, и все замерли, как в детской игре «море волнуется», в непостижимой надежде на светлое будущее?..
Лида ходила в 167-ю школу, негласно называемую Сталинским лицеем. Преподавание в этом среднем учебном заведении было поставлено образцово. Сам вождь, по слухам, курировал школу, ибо там учились его дети: сын Василий (плохо) и дочь Светлана (очень хорошо). Вася был в одном классе с Лидой. Как-то, рассказывала она, мальчик объявил соученикам, что у него день рождения и он приглашает их к себе домой, в Кремль. Ребята приняли это за шутку. Никто не пошел.